БОРИС ЛАПИН
КРАТЕР ОЛЬГА
1
Лихман писал письмо жене, когда дежуривший в этот ве аер Саша Сашевич деликатно кашлянул за дверью каюты.
- Михаил Маркович, вас вызывает Тяпкин. Говорит, срочно. Говорит, нужно самого. Я говорю, вы отдыхаете, а он говорит...
Лихман с досадой отбросил ручку, сунул недописаниое письмо в книгу, но не только не чертыхнулся, а даме нашел в себе силы пошутить, правда, не очень оригинально:
- Ну, раз Тяпкин!..
Вставая, он опять не рассчитал это проклятое лунное притяжение, хотя уже пора было привыкнуть за два месяца, но, наверное, и за два года не привыкнешь, и опять ноги на миг повисли в пустоте и показались длинными и тонкими, как у паука, и опять почувствовал он всем телом, какой усталостью и тяжестью оборачивается на деле эта кажущаяся лунная легкость. "С такими работничками как раз отдохнешь, - вздохнул он. - Вечно что-нибудь да случится".
- Слушаю, Петя.
- Михаил Маркович, - голос был хриплый, испуганный, как у нашкодившего школьника, самоуверенности как не бывало, вы, конечно, извините, но без вас... Ради бога приезжайте!
- Прямо сейчас?
- Михаил Маркович, тут какая-то чертовщина...
- Что случилось?
- Да ничего. Честное слово, ничего. Просто бур дальше не идет.
- Знаете, Петя, давайте оставим шутки на завтра. А если действительно что-то произошло, не валяйте дурака, говорите...
- Да нет, честное слово, ничего такого не произошло. Только бур не идет. И хоть лопни.
- Если у вас алмазный бур не идет в грунт, значит, там по крайней мере алмазы. Тогда немедленно давайте на Землю радиограмму: "Закурил трубку мира. Тяпкин". И за вами пришлют ракету скорой помощи. И отлично, важно захватить болезнь в начальной стадии.
Тяпкин обиделся.
- Напрасно смеетесь, Михаил Маркович. В самом деле бур не идет.
- Я смеюсь! Нет, вы подумайте, я смеюсь, мне весело, что посреди ночи меня вытаскивают из постели. Я смеюсь! Как мило... Хорошо, еду!
2
Низко над горизонтом висел большой голубоватый глобус самая прекрасная планета Вселенной. Он был словно стеклянный, и сквозь полупрозрачное стекло смутно проглядывали очертании материков, заключенных внутрь шара. Лихман не столько разглядел, сколько угадал в одном из темных пятен Европу, мысленно поставил точку посреди материка и улыбнулся ей: там была Ольга.
Лихману нравились лунные ночи с их мягким земным светом, скрадывающим резкие, как провалы, тени. Ночами он отдыхал и от ослепительного солнечного сияния, от которого не спасали даже фильтры в шлемах, и от чёрных теней, на которые боязно ступить, и от полосатого, как матрац, пейзажа. Но главное, конечно, ночью можно было сколько угодно смотреть на Землю.