ГЛАВА ПЕРВАЯ
НА ЛЕСОГОРСКОМ ЗАВОДЕ
Дверь распахнулась, и на крыльце одноэтажного деревянного дома показался человек среднего роста, лет под сорок. Быстрым движением обдернув на себе темносиний, без знаков различия, суконный морской китель и надвинув пониже на лоб такую же фуражку, человек легким шагом подошел к черной, довольно поношенного вида машине «эмочке».
— На стройку! — кратко сказал он шоферу и, откинувшись на подушки, набил самшитовую трубочку.
Чуть покачиваясь, он сидел в позе наслаждающегося минутой отдыха, но его небольшие, круглого разреза, коричневые глаза со сдержанной жадностью все вбирали в себя: и золотистую рань августовского утра, и широкую дорогу, и встречные машины, и дома заводского поселка, мелькающие занавесками и цветами на окнах, и голубые, словно окаменевшие волны, далекие горы Уральского хребта, и дымки заводских труб. Когда машина, обогнув закопченную кирпичную ограду завода, выехала на пригорок на берегу реки, он приказал шоферу остановиться.
— Который раз застопориваем — и все на этом месте. Неужто вам, Дмитрий Никитич, наша Тапынь так понравилась?
— Как раз наоборот, товарищ Кульков, — спокойно ответил Дмитрий Никитич. — Мне далеко не все здесь нравится.
Посасывая свою трубочку, Дмитрий Никитич обозревал дымную панораму завода.
— Этакая чепуха! — бормотал он, попыхивая крепким, ароматным табаком. — Чорт бы их побрал, этих Демидовых! Умные, хваткие были мужики, а завод притиснули к горе, будто расти ему после себя не велели.
— Тесно у нас на заводской территории, это точно, — согласился Кульков.
— И пестровато, пестровато, — говорил Дмитрий Никитич, обозревая приземистые чумазые строения, многие еще демидовских времен, и кое-где втиснутые между ними высокие новые корпуса, выстроенные за последние годы.
Потом он перевел взгляд на гору, левый склон которой, обращенный к берегу реки, был срезан сверху донизу.
— А ведь неплохо мы от этой допотопной ковриги целую краюху оттяпали… а, Кульков?
— Куда лучше, Дмитрий Никитич, — улыбаясь всем широким, в рябинках, лицом, ответил Кульков. — Новая дорога получилась!
Дорога, еще глянцевито чернея свежим гудроном, тянулась к лесу, у поредевшей опушки которого возвышался рыжий вал железнодорожной насыпи. Дальше, словно взбегая по взгорбленной земле, высоко над излучиной реки стоял лес, мшисто-зеленый, мохнатый, вольный; тени его темнели в спокойной воде.