Ты где-то живешь. А потом вдруг живешь уже в другом месте. Это не сложно. Садишься в самолет. Взлетаешь. Люди постоянно говорят о доме. О своих домах. О соседях. В кино именно оттуда люди уезжают, именно туда приезжают. В кино этого полно. Улица. Квартал. Обед. Итальянские фильмы. Фильмы про чернокожих. Про евреев. В Бруклине или где угодно.
Но у меня этого никогда не было по-настоящему. Улица никогда не была моей стихией. У меня никогда не было любимого дома. И разглагольствования о том, что «ничего нет лучше родного дома», не слишком меня трогают. При мысли о доме я представляю себе жизнь в каком-то месте, а затем — через несколько часов — уже в другом. Ты просыпаешься, делаешь обычные дела, ешь, ложишься спать, просыпаешься, ешь, понедельник, вторник, среда, четверг, пятница, суббота. Одно и то же на протяжении дней, месяцев и лет. А потом, в один прекрасный день, ты уже больше там не живешь.
Люди всегда говорят, мол, трудно переезжать с места на место. Ничего подобного.
Когда я приехал сюда, мне было семнадцать лет. Мы приехали из Эр-Рияда, где прожили почти два года. У меня было три недели на то, чтобы собрать свои вещи, «подготовиться». Это в духе моего отца — дать три недели на «подготовку». Я честно не знаю, что это означает. На упаковку своих сумок мне хватило часа. В школе я никому не сказал, что мы переезжаем.
Тот год закончился, я какое-то время поболтался у бассейна, а потом мы сели в самолет и улетели. Вот так это и произошло. Я ничего особенного не почувствовал. Меня лишь в очередной раз поразило, что мир просто исчезает у тебя за спиной, что одна жизнь превращается в другую, превращается в другую, в другую.
А потом мы жили в Париже.
Мы жили в Дубае, Шанхае, Токио, Куала-Лумпуре, Сеуле, Иерусалиме и Эр-Рияде. А потом в Париже. В Париже все оказалось совсем иначе, потому что он стал последним городом, куда мы переехали как единая семья. Последним городом, который мне навязали.
Оптимизм, чувство осуществимости и надежды приходит в конце августа. Новые ручки, романы без пометок, свежие учебники и обещание, что год будет лучше. Время размышлений — это не январь, а июнь.
Минул еще один год, ученики ушли, в коридорах тишина. Тебя оставили в покое. Опустевшая на лето школа напоминает закрытую на зиму гостиницу или закрытую на ночь библиотеку, где по комнатам летают привидения.
Стремительный распад. Звенит звонок, и все разлетается навстречу яркому дню. Ты выходишь на солнечный свет, ослепленный сиянием.
Окна открыты. Я стою в углу класса. Июньский ветерок качает тополя на дальнем конце поля. В коридорах тихо, ученики на собрании.
