Лютый

Ближе к двенадцати тринадцатый отряд Учреждения УФСИН ИК-27 почти полностью рассосался. Кто из зеков, работавших в ночную смену завалился на шконку спать до обеда, кто, просочившись сквозь прутья локалок, слинял в баню, чтобы не светиться в бараке, и не гневить дежурную вертухайскую смену.

В отряде было тихо. Свободные от работы урки смотрели в культкомнате старенький телевизор. Только в углу отряда шли какие-то странные приготовления. Шныри и шестерки суетились, завешивая одеялами проходы и шконки от посторонних глаз. В дальнем углу отряда, куда обычно не заглядывал глаз контролера, находилась вотчина блатных и лиц, приближенных к «императору», так мужики звали смотрящего за зоной Шамана. Здесь он отбывал свой срок. Из этого же отряда сегодня освобождался осужденный по кличке Лютый.

На тумбочке как в таких случаях принято, стояла двухлитровая банка свежезаваренного чифиря. Шапочка ароматного индийского чая возвышалась над банкой, источая приятное благоухание, которое шлейфом простиралось на весь барак.

— Чего, Лютый, сидишь, как филин на суку? Тусани, брат, чтобы нифиля утонули, — скупо сказал Шаман, обращаясь к Лютому. — А то времени тебе осталось мало, скоро за тобой уже мусора пожалуют.

Лютый взял в одну руку банку, в другую алюминиевую литровую кружку, несколько раз влил и вылил из нее горячий чифирь. Заварка, плавающая на поверхности кипятка, потревоженная таинством лагерного чаепития, прямо на глазах начала тонуть, отдавая кипятку свой цвет, вкус и аромат.

— А, Лютый молодец, по- босяцки поляну накрыл, — сказал один из зеков, протягивая руку к коробке с конфетами.

— О, и чифирок, во голимая индюха и глюкоза явно не ларьковая, а из-за заборья.