Мия
— Мне так жаль, Мия. Мы сделали все, что было в наших силах.
Дрожащими губами я задаю единственный волнующий меня вопрос:
— Он умер?
Доктор Соломон дотронулся до моей руки, пытаясь выразить свое сочувствие.
— Да, мне очень жаль.
Ни один мускул не дрогнул на моем лице, я как будто окаменела. Скорее всего, это даже к лучшему, потому что я не хочу, чтобы он понял, что я на самом деле чувствую в этот момент.
Радость. Облегчение. Невообразимое облегчение.
Оливер мертв.
Мне хочется смеяться.
— Мия, с тобой все в порядке? Тебе лучше присесть.
Рука доктора Соломона мягко направляет меня и помогает присесть на один из пластиковых стульев в комнате ожидания.
Не могу поверить, что Оливер мертв.
Я почти физически ощущаю волны радости, бушующие у меня внутри.
— Можно мне стакан воды? — спрашиваю я доктора Соломона.
— Конечно.
Он выходит из комнаты, и я признательна ему за эту возможность побыть одной.
Оливер умер.
Я теперь свободна.
Свободна.
Я крепко обнимаю себя за плечи обеими руками.
В порыве возбуждения? Или чтобы успокоиться?
Скорее всего, и то и другое.
По идее, я должна быть убита горем из-за смерти отца, но на самом деле мне все равно. Мне наплевать на его смерть. Даже наоборот — я просто счастлива, что он умер.
Вдруг я чувствую, как мои губы растягиваются в... улыбке. Я не улыбалась уже целую вечность.
Я подношу пальцы к своим губам и легонько дотрагиваюсь до них.
Вот она — до безобразия искренняя — улыбка.
В дверях показался доктор Соломон.
Мне пришлось приложить все усилия, чтобы скрыть свою радость. Я расслабляю мышцы лица, чтобы казаться безразличной.
Доктор Соломон присаживается рядом со мной и протягивает мне пластиковый стаканчик с ледяной водой. Беру его и вдруг начинаю дрожать от холода.
Доктор деликатно пожимает мне плечо, этим выражая свое сочувствие. Он, скорее всего, думает, что я дрожу от шока.
Мне хочется оттолкнуть его руку. Я ненавижу, когда меня трогают. Тем более ненавижу, когда до меня дотрагиваются мужские руки.
— Хочешь кому-нибудь позвонить? — спрашивает он.
Он спрашивает, хотя сам прекрасно знает, что мне некому звонить. Оливер был единственным моим родственником.
Я качаю головой.
— Ты уверена, что с тобой все будет в порядке? — спрашивает он, убирая наконец свою руку с моего плеча.
Я смотрю на него и киваю головой.
Я не могу говорить, потому что если я сейчас открою рот, то скорее всего не удержусь и признаюсь ему, что со мной все будет более чем в порядке.
Это не совсем то, что, по идее, я должна сказать доктору, узнав, что мой отец умер, но это именно то, что я сейчас чувствую. Первый раз за всю мою жизнь я честно и откровенно могу заявить, что теперь я однозначно буду в полном порядке.
