Зубчатая линия горизонта, казалось, была залита кровью. Солнце умирало, испуская последние длинные лучи и прощаясь с землей.
А он стоял у ног гигантских статуй и оглядывался вокруг. Он смутно чувствовал: тут что-то изменилось. Но что именно?
Определить невозможно. Тревожное беспокойство охватило его…
Он был археологом. Его худощавая, слегка напряженная фигура казалась моложе, чем лицо, коричневое, обветренное, с усталыми, обычно слишком спокойными глазами. Но когда они, вглядываясь в знакомый предмет, оживлялись, вспыхивали, казалось, что этот человек сделан из того же огненного материала, что и солнце, под которым он ходит по земле.
Теперь его звали Михаилом Григорьевичем Бутягиным, а когда он был здесь впервые, просто Мишей.
Это было пять лет назад, когда он готовился к защите диссертации, а его подруга Светлана занималась на последнем курсе. Она сказала: «Это нужно для дипломной работы, Миша», — и он добился, чтобы ее включили в состав экспедиции.
Михаил Григорьевич всматривался в гигантские фигуры, пытаясь вспомнить, около какой из них, на каком месте она сказала: «Миша, трудно любить такого, как ты…» И спросила, задорно тряхнув волосами: «А может быть, мне только кажется, что люблю?»
Губы Михаила Григорьевича дрогнули в улыбке, потом застыли двумя напряженными линиями.
«Что здесь изменилось? Что могло измениться?» — спрашивал он себя, оглядывая барханы.
И снова вспомнил с мельчайшими подробностями все, что тогда произошло.
…Направляясь в третье путешествие к останкам древнего города, четыре участника археологической экспедиции отбились от каравана и заблудились в пустыне. И тогда-то среди барханов они случайно обнаружили эти статуи. Фигура мужчины была намного выше, чем фигура женщины. Запомнилось его лицо, грубо вырезанное, — почти без носа, без ушей, с широким провалом рта. Тем более необычными, даже неестественными на этом лице казались четко очерченные глаза. Можно было рассмотреть ромбические зрачки, синеватые прожилки на радужной оболочке, негнущиеся гребешки ресниц.
Фигуры статуй поражали своей асимметрией. Туловище и руки были очень длинными, ноги короткими и тонкими.
Сколько участники экспедиции ни спорили между собой, не удалось определить, к какой культуре и эпохе отнести эти статуи.
Ни за что Михаил Григорьевич не забудет минуты, когда впервые увидел глаза скульптур.
У него перехватило дыхание. Он остолбенел, не в силах был отвести от них взгляда. А потом, раскинув руки, подчиняясь чьей-то чужой, непонятной силе, пошел к ним, как лунатик. Только ударившись грудью о ноги статуи, он остановился и тут же почувствовал, как что-то обожгло ему бедро. Он сунул руку в карман и охнул. Латунный портсигар был разогрет, как будто его держали на огне.
