Огонь Менестреля - Энн Харрел

Огонь Менестреля

Алмаз Менестреля — крупнейший в мире из необработанных алмазов, и самый таинственный. Его существование оставалось загадкой и волновало воображение. Никому, кого тронула его красота, не удалось избежать страсти, алчности.Джулиана Фолл, прославленная пианистка, унаследовала все опасности, которые нес с собой алмаз. В прошлом ее семьи из-за него было немало трагедий.Сенатор Райдер ради миллионов, которые сулил этот алмаз, рискнул своей карьерой и вызвал скандал.Некий Голландец, сотрудничавший с нацистами ради алмаза, в конечном итоге отказался от него.Они не смогут жить как жили прежде.

Читать Огонь Менестреля (Харрел) полностью

Аннотация

Алмаз Менестреля — крупнейший в мире из необработанных алмазов, и самый таинственный. Его существование оставалось загадкой и волновало воображение. Никому, кого тронула его красота, не удалось избежать страсти, алчности.

Джулиана Фолл, прославленная пианистка, унаследовала все опасности, которые нес с собой алмаз. В прошлом ее семьи из-за него было немало трагедий.

Сенатор Райдер ради миллионов, которые сулил этот алмаз, рискнул своей карьерой и вызвал скандал.

Некий Голландец, сотрудничавший с нацистами ради алмаза, в конечном итоге отказался от него.

Они не смогут жить как жили прежде. Этот бесценный камень изменил их души.

Пролог

Дельфшейвен, Нидерланды


Оставшись одна в своей маленькой артистической, Джулиана Фолл взяла пригоршню льда и провела по щекам и шее. Боже! Она вся горит. Сама виновата — надо было заколоть волосы. И это платье из тяжелого белого шелка… Да и крохотная каменная церквушка семнадцатого века тоже была ее идеей. Тесное помещение было битком набито людьми. Ее менеджер потратил несколько недель, пытаясь отговорить ее. Чего ради свой премьерный концерт в Нидерландах затевать в храме, где не хватает сидячих мест, когда она может получить залы в Консертгебау или в Де Дулен? Не сошла ли она с ума? Нет, отвечала она, и была непреклонна в своем решении. Она не стала объяснять, что именно в этой церкви, расположенной в Дельфшейвене, старом районе Роттердама, венчались ее родители. Причина была именно в этом, но для восходящей звезды тревожного и жестокого мира концертирующих пианистов она показалась бы слишком сентиментальной.

Ей всего двадцать три, а о ней уже пишут газеты. Пишут не только о ее игре, но и о том, что она носит, что говорит, что делает. Ее уже настойчиво называют самой красивой пианисткой мира. Как-то раз один критик восторгался тем, что «ее темно-изумрудные глаза полны страсти даже тогда, когда на лице блуждает всем знакомая отрешенная улыбка». Жаль, что он не уделил столько же внимания интерпретации сонаты Моцарта, которую она тогда исполняла. Она рассмеялась при мысли о том, что сказал бы этот критик, если бы увидел ее сейчас — с подтеками туши вокруг глаз, в прилипшем от пота платье и с мокрыми волосами.

— Джулиана?

Джоханнес Пеперкэмп робко улыбался, стоя в дверях. Этот лысеющий добрый, старик, высокий и нескладный, в плохо сидящем костюме, с большим носом и неизменно мягким, печальным взглядом голубых глаз, был ее дядей. В шестьдесят шесть он выглядел на все восемьдесят. Они никогда не видели друг друга и впервые встретились в тот день, когда он дневным поездом приехал из Антверпена и заключил племянницу в объятия так, словно знал ее всю жизнь. В Антверпене он был огранщиком алмазов и достиг в своем деле выдающихся результатов и мировой известности. Он сказал ей, что собрал все ее пластинки и любит слушать их на рассвете, когда кругом стоит тишина. Как он отличался от своей младшей сестры! У толстухи Вильгельмины Пеперкэмп был тяжелый характер. Она жила в Дельфшейвене, одном из немногих районов Роттердама, уцелевших в 1940 году во время немецких бомбардировок, за которыми последовала капитуляция Нидерландов и долгие годы нацистской оккупации. Тетя Вилли была так возмущена тем, что Джулиана не знает родного языка, что в первые полчаса их знакомства упорно не желала говорить по-английски. Катарина, мать Джулианы и младшая из Пеперкэмпов, присутствовавшая при этой сцене, сидела как пришибленная и молчала. Тетя Вилли хотела дать понять Джулиане — и разумеется, Джулиана это поняла, — как все осуждают Катарину за то, что она не научила дочь-американку своему языку. Появление дяди удивило и раздосадовало Джулиану — надо же было застать ее именно в тот момент, когда она протирает лицо льдом, — но она быстро успокоилась, вспомнив, что он как-никак ее родственник.