Допрос шел уже час, но так и не сдвинулся с мертвой точки, вертясь вокруг таких незначительных вещей, как дата рождения, место проживания, семейного положения и, само собой, цели и сроках пребывания в Таиланде. Все это дотошно переспрашивалось, уточнялось и скрупулезно записывалось следователем в протокол. Катя теряла терпение и выходила из себя, понимая, что зануда следователь виноват лишь в том, что дотошно исполнял свои обязанности, ее же английский, только затруднял ход дела. Но такими темпами они вряд ли уложатся до вечера, и Кате делалось не по себе от мысли, что она проведет в этом душном кабинете, с обшарпанными стенами, с мерно гудящим вентилятором, лениво перегоняющим под потолком горячий воздух, целый день. Она совсем упала духом и с тоской смотрела на следователя, пока не заметила, его брошенный украдкой взгляд на часы, и сразу же насторожилась: что бы это значило? Теперь Катя внимательно наблюдала за ним. Он писал, с таким выражением лица, свойственным любому бюрократу, для которого нет на свете ничего важнее той бумажки, которую он в данный момент заполнял, будь это даже всего на всего обязательные анкетные данные.
Следователь был довольно молодым мужчиной с некрасивым, круглым лицом, коротким и широким носом, полными губами и маленьким узкими глазками. От жары его волосы влажно поблескивали, на лбу блестели капельки пота, а подмышками светлой форменной рубашки, расползались темные пятна. Он казался заурядным и обыденным до зубовного скрежета. К тому же у него была труднопроизносимая фамилия. К тяжелому запаху его пота примешивался терпкий аромат сигары, которую он перегонял из одного угла рта в другой. И ведь не возможно было отвести душу, дав выход своему раздражению и по-детски огрызнуться - своей безупречной вежливостью он не давал к тому никакого повода. Только вежливость его была вызвана не сочувствием к сидящему перед ним человеку, изнывающему от духоты и монотонности его вопросов, а стереотипом поведения, ибо вежливость - это образ жизни всякого таиландца. Правда, не смотря на все свое воспитание, он не спросил у Кати разрешения закурить и не предложил ей воды. Может, она и подумала бы, прежде чем пить мутную воду из захватанного графина, но была бы честь предложена. Она вздохнула, обреченно обводя взглядом удручающую обстановку кабинета. Приспущенные жалюзи на окнах, дававшие подобие тени, не спасали от зноя. И чего она завелась? Видимо, произошедшее накануне сделало ее нервной и раздражительной. Ничто не нарушало тягостной тишины кабинета, только монотонно жужжали лопасти вентилятора, да натужно сопел следователь, заполняя протокол. Катя прислушалась. За плотно прикрытой дверью ходили, смеялись, кого-то окликали, оживленно разговаривали.
