Садыя

Ветер рванул занавеску, и дождь хлынул в каюту.

Садыя потянула на себя одеяло, стараясь защититься, но вдруг вскочила и прижалась к стене испуганно, не понимая, что случилось. Потом, сообразив, захлопнула окошко и стала одеваться. Ливень бил по стеклу, и все качалось, качалось.

Она накинула плащ и вышла на палубу. В темноте пароход давал гудки, сиплые, долгие, и они навевали на душу беспокойство. Палуба вздрагивала от гулких ударов, словно под ней билось что-то живое, могучее.

Садыя крепко держалась за поручни. Мутные потоки дождя хлестали по палубе. Ветер, казалось, старался оторвать Садыю, но она сильнее сжимала пальцы.

Все пережитое нахлынуло на Садыю. Чувствуя движение парохода, она неспокойной душой улавливала в глухих стонах волн невысказанную горечь… Да, жизнь Садыи похожа на длинную цепочку, которая все время обрывалась, и надо было иметь мужество, чтобы как-то скреплять ее.

Три с половиной года назад вот так же бушевала Кама и в такой же тьме Садыя, вцепившись в поручни, стояла на палубе, сраженная горем. Тогда перед ее глазами была только смерть, ужасная смерть, которая так резанула, так прибила ее.

Оставив мальчиков на попечение тети Даши, она выехала тогда в Казань по срочному вызову обкома.

Она еще не знала тогда, как будет жить — жить без него с ребятами, его ребятами. Как трудно понять жизнь во всей ее сложности! Вчера он еще жил, радовался, работал. И уже его нет, а жизнь не остановилась, не замкнулась, как она думала.

«Мы поздно узнали о вашем горе, — сказал ей секретарь обкома Кирилл Степанович Столяров, — мы могли бы подождать».

«Вызвали, — сказала она, — значит, надо».

Столяров молча смотрел в измученное, осунувшееся лицо Садыи. Платье — шерстяное, в талию и с пояском — резко выделяло худенькие плечи, подчеркивало ее собранность и подтянутость.

И Только потом, позже, Столяров вдруг сказал: «Вы удивительная женщина, Садыя».

В ту осень, когда погиб муж Садыи, ветер выворачивал деревья, и Кама наносила свои удары, зверея, не желая покоряться. А теперь как будто потише стала река, укрощенная бетонной стеной, будто к руке человеческой стала привыкать. Но в осеннее время она снова подымалась на дыбы, как и сейчас, — взбешенная, неудержимая.

За эти годы Садые часто приходилось плавать по Каме именно осенью. Пароход вверх еле тащился. Берега, отлогие и малолесистые, сменялись обрывистыми, высокими давящими кручами. Горные кряжи, упираясь покрытыми лесом отрогами в небосвод, стискивали реку с обеих сторон, и она, зажатая в клещи, тяжело храпела и рвалась на свободу с удвоенной силой. Именно эти места любила Садыя. Спокойствие, даже в природе, ей было неприятно.