Повстанчик

Всю ноченьку проплакал Ларька. На утро еле голову от подушки оторвал.

Шутка ли в деле — брата Яшу в солдаты зовет Колчак, чтоб ему там в тартарары провалиться Колчаку этому самому, какой он там есть. Мать плачет, отец туча-тучей ходит, а дед покрякивает да одно свое твердит внуку Якову:

— Чё, милый сын, сделашь… Надо послужить, колды очередь пришла. На тем и свет стоит.

Чует Ларька, что не на том свет стоит, чтобы Яшунька под пулю шел, и бьется Ларька в рыданиях, жалея Яшуньку.

Крепко любил двенадцатилетний Ларька старшего брата. Отродясь не обижал его Яша, а все смехом да шуточкой.

— Ну, Ларьша, айда коней путать, — весело, бывало, скажет он, да по плечу ласково брата хлопнет, а тот и рад. Бороться начнут, — Яша нарочно младшему поддается С поля то ягод картуз целый Ларьке привезет, то стручьев гороховых.

Любимым делом Ларьки было ездить с Яшей на рыбалку. С дедом совсем не то, что с Яшей, Дед, плывя в лодке, все молитвы про себя поет да на Ларьку поварчивает, а Яша песенки развеселые поет, грести да править учит Ларьку. А то еще натянет сладких камышевых корней, да кормит ими Ларьку.

Ларька из тоненькой камышинки сделает дудочку и сидит, петушком молодым, в нее кукарекает, а кругом камыши зеленые, озеро сверкающее да чайки серебряные в голубом просторе чеканятся. Больно уж чаек да стены камышей любил Ларька. Вырос он у озер серебряных с пеной белоснежной на песочных берегах. Даже запах озера, немного рыбный, немного тинистый, немного смоляной от лодок рыбацких, любил он.

Ночью варят они с Яшей щербу из жирных карасей, о том да о сем калякая. Сменные сети, озером родным пахнущие, сушатся.

Весело было им с Яшей, что и говорить, а теперь… Сжало Ларькино горло слезами.

Встал парень, умылся, а на думке одно: сгибла бы война эта никчемушная, не взяли бы Яшуху из дому.

На дворе трое стоят шушукаются: Яшуха, картуз на лоб натянув, исподлобья выглядывает, да топориком по телеге постукивает; отец, в землю глядя, соломинку вертит в руках, а дед бородой да рубахой пестрядинной трясет, сердится: смолкли, увидев Ларьку, по сторонам заоглядывались.

Смекнул Ларька, что дело неладно и шмыгнул за малушку. Встал за угол и слушает. Чует его сердце, что дело Яшухи касается.

— Не для того я его на свет произвел, чтоб дать на окрошку искрошить, на поруганье отдать, — слышит Ларька голос отца.

— Не наш один. Ты не отдай да другой спрячь, и кто же на защиту нашу встанет? — ворчит дед.

— Защитники они. Вон Куроедова Ермила плетями задрали, а за что? Гимнастерку военную не отдал, когда одежу собирали. Нет им моего сына и весь сказ, — режет отец.