РОМАН
Звучит, музыка прощания. Торжество прощания начинается. Мы все званы на него.
Нам предстоит проститься с людьми и временами. Со многим прощаемся мы, что было нам близко и дорого, и расставание причиняет нам боль.
А порой мы прощаемся радостно, прощаемся, не сказав «до свиданья, не сказав трости».
И с собой прощаемся мы в долгие, горестные часы прощания, расставаясь с прошлым, надо расстаться с ним в самом себе.
Но многое из того, с чем казалось, мы простились навеки, продолжает жить в нас.
Поэтому не торопись со словами: «Прощай навсегда!»
* * *
Прощание. И — да здравствует новая жизнь!
Так собирайся же в путь!
«Не забывай хорошего», — говорит в тебе голос, и он же предостерегает: «Будь начеку: проверь, что ты берешь с собой!»
Час великого прощания настал.
Уже с одиннадцати я начал ко всем приставать: «Мы, наверное, опоздаем». Но отец зажигал свечи на елке и все не отпирал балконную дверь, а мама на меня рассердилась:
— Ты просто на нервы действуешь. Видно, непременно решил взять свое в старом году.
И волей-неволей я, ерзая на стуле и не сводя глаз со стрелки больших стенных часов, словно застывшей на месте, покорно сидел рядом с бабушкой, которая рассказывала о Дурлахе, об аптеке «Золотой лев», о Турнберге и, предаваясь воспоминаниям о добром старом времени, часто поглядывала на портрет дедушки, висевший над комодом. Овальная борода дедушки и наглухо застегнутый стоячий воротник были, казалось, воплощением этого доброго старого времени, которое вот-вот канет в вечность. Отсвет елочных огней делал лицо деда теплым и блестящим. Портрет, быть может, висит здесь сегодня последний день. Ведь, наверное, как только забрезжит новый век, старые портреты уберут со стен. Поэтому взгляд у дедушки такой невеселый, и мне странно, что никто не велит мне встать, протянуть ему руку и сказать: «Прощай!»
Наконец мне разрешили позвать Христину.
До двенадцати оставалось несколько минут.
Мы надели пальто и вышли на балкон, празднично убранный разноцветными фонариками.
Ночь была снежно-белая. Снег светился. Небо искрилось звездами.
Я торжественно стал рядом с отцом, потому что все было точь-в-точь как недавно, когда мы, по желанию бабушки, снимались всей семьей «последний раз в старом году». Тогда, как и сейчас, мама отогнула поднятый воротник моего пальто, — а то вид очень неаккуратный! — и каждый долго искал для себя подходящее место; Христину толкали туда и сюда и наконец загнали совсем назад, так что на фотографии вышла только бархатная лента в ее волосах да робкая улыбка.
В комнате горела елка. С балкона казалось, что елка живая. Орехи, яблоки и леденцовые сосульки, обсыпанные блестками, прыгали с ветки на ветку. На верхушке качался ангел.
