Небольшая деликатно написанная повесть о душевных метаниях подростков, и все это на фоне мифов Древней Греции и первой любви.
Теперь он был один. Совсем один — если не считать птиц и деревьев, солнца над головой да реки, которая бурлила и пенилась у него под ногами где-то далеко внизу. Остались позади высокие, сложенные из огромных глыб стены Микен (это титаны сложили их: простому смертному, даже ему самому, это было бы не под силу); остались позади и ворота с двумя вставшими на дыбы львицами над ними (они так и назывались — Львиные ворота), и то, что было за воротами — огромный прекрасный город с его площадью, храмами, царским дворцом, многочисленными пестрыми базарами, с его населением — всеми этими торговцами, слугами, воинами, пастухами, с иноземцами, привлеченными славой этого златообильного города, — все это осталось позади. Ему не дали даже войти внутрь, где он мог бы смыть с себя пот и грязь, отдохнуть, перевести дух. Ни в этот раз, ни в предыдущие — словно он и впрямь был выкован из меди и не нуждался ни в отдыхе, ни в еде.
Ни в этот раз, ни в предыдущие. Сколько же их было? Он уже и не помнил. Он только знал — еще, еще немного, и боги освободят его от страшного греха. Еще немного — потому что даже у него кончались силы.
Он прислонил свою палицу к скале, сбросил с плеч уже наполовину вытершуюся львиную шкуру и сел. Не дать войти ему в город и отдохнуть хотя бы день после того, как он прошел полсвета за быками Гериона и столько же — обратно. Ни кусочка мяса, запах которого его преследовал до сих пор, ни куска жертвенного мяса. Эврисфей! Вот кому повезло. Вот кто был любимец богов на самом деле! Эврисфей, а вовсе не он — Геракл. На его долю приходились только труды — подвиги, как их назовут много лет спустя, а на самом деле только труд — грязь и пот, и сбитые ноги, и страшная усталость. Ни куска мяса!
Подвиги…
Было время, когда он и сам думал так. Думал, что рожден для чего-то необычного, великого, сил у него хватало. А что получилось? Эврисфей — вот кому он служит, несчастному кривобокому уродцу с больной печенью, с кругами под глазами и желтовато-зеленой кожей. Он мог бы покончить с ним одним ударом, да что ударом — щелчком. Нет, не может. Потому что он служит Эврисфею по решению богов, в том числе и того, кто, как говорят, является его отцом, — Зевса. Гераклу понятно, почему так говорят, — никому и в голову не приходит, что у простого смертного, даже такого могучего, как Амфитрион, мог родиться он, Геракл, с его необыкновенной силой, а Алкмена была так красива когда-то, что не мудрено, если на нее упал взгляд громовержца. «И все-таки, — думает Геракл, — это все сказки». Ибо будь ему Зевс и впрямь отцом, разве отдал бы он его Эврисфею?
