Отгремели последние залпы войны. Солдаты возвращались домой. Кто калекой безруким или безногим, кто с животом простреленным. Солдату Ивану повезло. Шёл он здоровый, бодрый и весёлый. Только не близким был путь. Через страны чужеземные, через горы высокие и леса дремучие. У солдата в кормильцах добрые люди да ружьё солдатское. Где пирогами угостят, где дичь подстрелит. Долго ли, коротко ли шёл, сбился с дороги незнакомой и забрёл в дремучий лес. Ивану всё нипочём — идёт, песни солдатские поёт, через буреломы перепрыгивает, да кусты непролазные шашкой рубит. Пока шёл начало смеркаться. Пора бы уже и о ночлеге подумать. Но где ночевать в лесу дремучем? Если шинельку на земле постелить, то дикие звери могут заживо съесть. Если на дерево забраться, то можно во сне с дерева упасть. Пока размышлял солдат как лучше устроиться, вдруг глядит, вдалеке свет виден.
— Ох, и везёт же мне, — подумал солдат, — чтобы мне никогда табачку не нюхать, если это не избушка лесника!
И пошёл солдат на огонёк.
Годы войны не прошли для Ивана даром, сделали его осторожным и смекалистым. Благодаря солдатской смекалке невредимым остался. Идёт солдат тихонько, песен уже не поёт. Подкрался к избушке и в окно — зырь… Хата, как хата, такая же, как в его родной деревне. Печь, стол резной посреди комнаты, вокруг стола стулья стоят, вроде как гостей ждут. Но только ни гостей, ни хозяина не видно. Кто же лучины зажёг?
Постучал в окно — никто не откликнулся. Толкнул дверь — не заперто. Решил войти.
— Люди добрые, крещёные, приютите странника на ночлег!
Тишина. Повернулся на право, чтобы на образа перекреститься, а образов то и нет.
— Э-э! Да тут видать нехристи обитают! Вроде давно уже землю басурманскую покинул, по крещёной земле иду, крещёных людей по дороге встречаю. Ну чтобы изба без образов…
Но не беда. Не боится Иван нехристей, много он их повидал, многие голову свою сложили от солдатской пули, много кровушки басурманской с сабельки травкой вытирал. Бросил мешок в угол, постелил шинельку на сундуке, да улёгся. От усталости сразу уснул крепким мужицким сном. Спит, похрапывает, и снится ему его родная деревня. Видит он своё подворье, на подворье старушка в белом платочке. И не старушка это вовсе, а мамка Ивана.
— Иван, сынок, много лет я тебя ждала, истосковалась. Померла вот, не дождалась тебя, ты уж не обессудь. Никогошеньки у тебя из родных не осталось. Хата покосилась, земля бурьяном заросла, как и могилка моя. Ты один живой из нашего рода, войну страшную пережил, пули не убоялся. Но может душу православную сила нечистая погубить. Проснись, Иван. Проснись, сынок. Проснись…
