«Удавлюсь!» — подумал Шишин, и за веревкой в хозяйственный пошел.
— Куда собрался? — спросила мать.
— За веревкой. — Ответил Шишин.
— А-а… — сказала мать. — И мыла заодно купи. У нас все мыло кончилось, — добавила она.
— Земляничного? — поинтересовался Шишин.
— Земляничного, какого? — кивнула мать.
— А если земляничного не будет, дегтярного купить? — И Шишин посмотрел на мать довольный, радуясь, что вспомнил слово, которое все время забывал. «Дегтя — я-рное…», — подумал он.
— Дегтярным веревку себе намыль и удавись, — сказала мать.
«Ладно, земляничного куплю. Им от Танюши пахнет…», — и снял с крючка собачью шапку.
— Только денег дай мне, у меня нет их.
— У тебя их нет, а я печатаю! До смерти жилы будешь из меня тянуть, — бубнила мать, но денег Шишину дала.
«Жадная…», — подумал он, и за веревкой в хозяйственный пошел. «Мыло заодно куплю, а на всю сдачу куплю веревку и повешусь», — думал, вдоль забора неохотно плелся к переходу.
Магазин «Хозяйственный» через дорогу был, как все хозяйственные магазины. «Все хозяйственные магазины через дорогу. Почему?» — подумал вдруг, переходя дорогу. И испугался посредине, что светофор переключится, все поедут, и его раздавит насмерть. От страха опустил глаза и шел сутулясь, боязливо косясь на сонные дорожные столбы. Он светофоров не любил и турникетов тоже. В метро особенно опасно, возле турникетов — того гляди возьмут и треснут. «Схлопнут — и пиши пропало», — и турникеты проходил зажмурясь, удара ожидая, оглянувшись, думал с облегченьем: «Что, собака, съел?!» И если рядом не было людей, то дулю турникету показывал или язык. Но люди обыкновенно были.
«Повсюду люди», — с раздраженьем думал он. — «Битьем людьми набито, как в аптеке», — и редко удавалось турникету показать язык и дулю. Шишин не любил, когда повсюду люди, и людям тоже Шишину хотелось показать язык и дулю, но мать не разрешала баловаться и била Шишина ребром ладони по дуле или языку.
«Злая мать моя», — подумал, живым пройдя дорогу, и светофору показал язык. Пока не видит мать. И люди. «Не люблю людей».