Это произведение является заключительным в серии книжных работ «Жизнь после», продолжая линию книг этой же серии «Жизнь после: Надежда во мраке» и «Жизнь после: Под сводами бури». Сами книги берут своё творческое начало в романе-антиутопии «Под ласковым солнцем: Империя камня и веры».
Героям в последний раз суждено собраться и вместе выступить против своего главного противника – Архиканцлера, который превратил их жизнь в бесконечную борьбу. Но теперь их оружие не автоматы и патроны, не пушки и снаряды, а нечто иное, стоящее на ступень выше. Теперь их главное орудие – суть карточных игр и самой жизни – великий обман, свершённый на глазах у всех. И кульминация этой лжи должна стать ключом к спокойной жизни героев, став концом в их борьбе, но по правилам жизни, может ли для кого-то стать конец началом новой партии?
«Суть вышей комбинации, собранной из самых маститых карт, не заключается в её неоспоримости. Можно её оспорить, собрав ровно такую же комбинацию карт. Но почему, же тогда она так примечательна? Потому что человек, получая её, обретает надежду и веру в то, что он не потерпит поражения. Высшая масть, собрание их в высшую комбинацию есть гарантия для души, дающая спокойствие ей».
– Сарагон Мальтийский.
«Heureux au jeu, malheureux en amour – Кому везёт в картах, тому не везёт в любви.
– Древняя пословица Франции
«Хороший игрок всегда помнит это правило: к игре присмотрись, а потом уж за карты берись».
– Изречение известного человека из произведения докризисной эпохи Кена Кизи. «Над кукушкиным гнездом»
Где-то на окраинах Автократорства.
В устроенной государством деревенской таверне повисла атмосфера радости. И даже, несмотря на её государственность, тут витала некая радость и лёгкая, детская несдержанность, недоступная для стопроцентного концентрата государства, праведности и вечного воздаяния – городов Автократорства.
Старые деревянные стены, помнили всё, что тут происходила за последние двадцать лет, со дня её существования. И драки, разгоняемые полицейскими, и молитвенные ярые проповеди Культа Государства, прерываемые едва хмельными возгласами завсегдатаев. Этим она и отличалась от миллионов кофеин, ресторанов и пабов в бесчисленных городах Империи Рейх. Если там всё загонялось в строгие, непреступные моральные рамки и даже количество алкоголя на день могли жёстко контролировать, дабы гражданин «не упился и не стал воплощением всей антиморальности, животным, чью натуру мы обязаны задавить». Тут, в этой старой деревенской таверне можно было и слегка переборщить с содержанием алкоголя в кружке пива… или кружках.