Полуденное солнце жгло немилосердно. Если бы не налетающий временами ветерок, было бы совсем тяжко, а так ничего, терпимо. Впрочем, не боялся Архип ни солнца, ни ветра, ни черта лысого. А чего боялся, о том никому не рассказывал. Кому надо, кого просил о прощении денно и нощно, тот и так все знал, все видел.
Архип замахнулся, лезвие топора с сухим хрустом вошло в березовое полено, расколов его на две почти идеально ровные половинки. Гора из наколотых дров неуклонно увеличивалась, часа через два придет Сережка, станет складывать дрова в аккуратную поленницу. Архип это дело не любил, помахать топором – всегда пожалуйста, а чтобы потом порядки наводить – это не для него. Хотя, если бы отец настоятель велел, он бы не ослушался, сделал все, как должно. Но отец настоятель в такие дела не вмешивался. Так и получалось, что вроде как у каждого послушание есть, но послушание это по сердцу, а не поперек души. Не должно быть в монастыре ничего поперек души. Души тут частенько и без того надломленные, их лечить надо, а не наказывать. Так говорил отец настоятель.
Архип слушал, головой кивал, а сам думал, что, может, оно и лучше, чтобы через наказание. Ему, наверное, точно было бы лучше…
За спиной послышался шорох, и рука сама, непроизвольно, покрепче сжала топор. Не отпускало прошлое – что ты сделаешь! – прокралось за Архипом в монастырь, заставляло вспоминать то, чего вспоминать не хотелось.
Разворачивался он нарочито медленно и топор так же медленно положил на старый колун. От греха подальше.
– Э… уважаемый… – Невысокий, какой-то плюгавенький с виду человечек замер на безопасном расстоянии, прикрылся дерматиновым портфелем. Тоже, наверное, от греха подальше. – Архип Белобородов, надо полагать? Меня из канцелярии сюда направили, сказали, вы тут… дровишки колете. – На гору дров человечек посмотрел едва ли не с отвращением, свободной от портфеля рукой утер пот с высокого лба, ослабил узел василькового цвета галстука.
Галстук Архипу понравился, а вот человечек – нет. Было в нем что-то склизкое, неприятное. И манера эта смотреть искоса, по-птичьи. Нехорошая манера.
Отвечать Архип не стал, молча потянулся за топором. Дело нужно делать, а не разговоры разговаривать. Топор со свистом прочертил в воздухе дугу и впился в полено. Полетели щепки. Тихо ойкнул человечек. Ойкнуть-то ойкнул, а Архипа в покое не оставил, топтался позади, сопел. Вот же настыра!
– Я это… Я к вам, господин Белобородов, по делу.
Господин Белобородов… Ишь, что удумал! Никто еще Архипа господином не называл, не того он полета птица. Впрочем, в монастыре перед Богом все птицы равны, что высокого, что низкого полета.
