Выходим на улицу втроем: Яков, Ачилов и я. Ждем такси, которое вызвали час назад. Пустынная улочка окраины Ашхабада. Одноэтажные домишки. Теплая темь. Редкие фонари вдали, за деревьями. И — небо, полное звезд.
Как всегда в южных городах, откуда-то тянет запахом уборной.
Мы немного навеселе. Громко разговариваем. Какой-то человек приближается к нам из темноты и говорит что-то невразумительное, вполголоса. Вот он подошел, остановился.
Мы удивленно смотрим на него.
— Что вам нужно?
— У вас есть топор? — наконец внятно спрашивает человек. Он маленького роста, сухой, темнолицый, в темном костюме и кепочке, какие носят рабочие.
— Зачем вам топор?
— Нас два товарища: один — русский, другой — испанец. Я испанец, — торопливо объясняет человек и зачем-то вынимает бумажник, достает паспорт.
— Не надо, мы вам верим. Ну и что?
— Мы живем одна комната. Он куда-то ушел, дверь закрыл, а я что должен — на улице ночевать?
Испанец говорит заикаясь, нервным тихим голосом и таким тоном, точно мы виноваты в том, что он оказался на улице. Глаза у него круглые и светлые: это видно даже в темноте. Может быть, он пьян. Может быть, он вовсе не испанец. Всё это как-то нелепо и неожиданно.
— А зачем все-таки вам топор? — помедлив, спрашивает Ачилов.
— Дверь ломать! Зачем топор? Дверь ломаю, войду в комнату!
Испанец глядит на нас обиженно и сердито, и вместе с тем в его хрупкой фигурке, в его глазах и маленьком сухом ротике — что-то жалкое, детское.
— У тебя есть топор? — спрашиваю я Ачилова.
— Не знаю. Где-то был без ручки…
— Дайте без ручки, хорошо! — Испанец говорит на таком же ломаном русском языке, как Ачилов.
Толстый Ачилов не торопясь идет в дом. В одной из комнат зажигается свет. В остальных окнах и во всех домах на улице темно. Третий час ночи.
— Значит, вы испанец? — спрашивает Яков.
— Я испанец, да. — Он снова лезет за бумажником.
— Да мы верим вам!
— Нет, если вы думаете, что я вор или кто-нибудь…
— Вы из тех испанских детей, которые приехали в тридцать восьмом?
— Нет, я не детей! Я взрослый приехал.
Он и сейчас похож на подростка. Сколько же ему было лет, когда он приехал? Девятнадцать. Он приехал из Франции в 1941 году.
— Я работаю бетеринар. Колхоз Чапаева, далеко…
— А учились в Москве?
— Почему Москве? Франция учился! Бетеринарная школа.
Каждую фразу он произносит с обиженным недоумением. Желая блеснуть эрудицией, Яков заводит разговор об испанской войне. Узнав, что наш собеседник — наваррец, он утверждает, что Наварра, Астурия и вообще север были самыми надежными районами республики. Испанец вдруг необычайно оживляется. Он говорит о войне так, точно она была вчера. Он горячится. Он ругает Даладье и генерала Миаху, восхищается Барселоной и Мадридом и клеймит Толедо.
