Папа нередко называл меня звездным ветром. За веселый характер, за синие глаза и любовь к блесткам. О, я просто обожала эти маленькие, сверкающие частички. Они казались приветом из другого мира. Благополучного, сытого, счастливого. Там, где дети носили сверкающие платья, все было иначе, нежели у нас. Но несмотря на все трудности, я любила это прозвище и особенно интонацию, с которой его произносил отец. Ласково и тепло.
Уже год никто меня так не называл.
Воспоминания, как всегда, накатывают не вовремя. За рулем или пока красишь ресницы. Или когда драишь унитаз в очередном, кажется, десятом по счету гостиничном номере.
Я трясу головой, чтобы избавиться от накатившей тоски и иду к тележке за одноразовым шампунем и щетками. Номер блестит, но кому есть до этого дело? Я даже не знаю, заедет ли кто-то сюда сегодня. В голове лишь мысли о том, как закончится смена, и я упаду в постель без задних ног. О, блаженствует тот, у кого впереди выходной!
— Аня… — слышу я из коридора и узнаю голос Анзурат — еще одной горничной.
Она держится за живот и лицо ее морщится, будто от боли. Хмурюсь.
— Тебе плохо?
— Да, что-то желудок болит.
Вздыхаю: Анзурат начисто игнорирует все мои попытки объяснить, к чему ведет плохое питание. Я знаю, что она отправляет деньги старенькой маме, но все равно злюсь, потому что теперь мне придется убирать и ее номера.
— Мне остался только люкс, — говорит она. — Поможешь? Смену пополам.
Снова вздыхаю, но знаю, что соглашусь. Не отправлять же ее работать больную, да и лишняя копеечка не помешает. Хоть она и в прямом смысле копеечка, ведь Анзурат платят еще меньше, чем мне.
Налицо дискриминация — думаю я, поднимаясь на двадцать пятый этаж, к люксам и студиям. В огромном штате горничных большинство — приезжие. Такие, как Анзурат, берущиеся за любую работу, чтобы хоть немного денег отправить семье. И такие, как я — девицы без образования и жилья. Нам хоть и не надо отправлять никому денег, все равно живется не слишком кучеряво.
Из люкса недавно выехала вполне приличная семейная пара. Кажется, они были туристами из Лондона. В любом случае, они оставили номер в практически идеальном состоянии, и я резво берусь за уборку. За окном уже давно стемнело, и на меня смотрит огромная луна. В центре города, где нет заводов и смога, ее видно очень хорошо. Задвигаю шторы: мне немного неуютно в ее свете.
Шумит пылесос, я напеваю под нос какую-то дуракую песенку, а потому не слышу за своей спиной тяжелые шаги. Ковролин глушит все звуки, и, когда мне на плечо опускается рука, я вскрикиваю и отпрыгиваю в сторону — мне адски страшно. Сердце бухает в груди, как сумасшедшее.
