Жизнь Дмитрия Медведева

Это было осенью тысяча девятьсот пятьдесят третьего года. Мы с Дмитрием Николаевичем Медведевым сидели у него в кабинете, в его московской квартире в Старопименовском переулке. Разговор зашел о брошюре, незадолго перед тем выпущенной где-то бежавшими вместе с гитлеровцами на Запад украинскими националистами. Там описывался бой бандеровцев с отрядом Медведева у реки Случь. Такой бой действительно был десять лет назад. Несомненно, писал очевидец, в книжке были подробности, которые я отлично помнил. Но только все на деле было наоборот. В действительности победили в бою мы. Бежали, как зайцы, они. И в селе Богуши, занятом нами, в одной из хат я оперировал раненого партизана Абаева, парикмахера из Баку.

— Они приступили к сочинению своей истории! — предостерегающе сказал Медведев, — Знаете, доктор, это симптоматично, как говорят у вас в медицине! Неспроста пишут!

— Стоит ли обращать внимание на это старческое словоблудие! — пренебрежительно отозвался я. — История их уже отмела. Кто им теперь поверит?! Собака лает — ветер носит…

Мы сидели, не зажигая огня, друг против друга в удобных креслах у письменного стола. За потемневшими окнами уютно шумел дождь. Мне было покойно и хорошо. И я думал, что в общем-то мы имеем право отдохнуть после всех битв и предоставить времени самому немножко поработать. Ведь мы достаточно убедительно доказали человечеству правоту наших идей, обреченность старого мира наживы и эгоизма. Теперь, пожалуй, все само пойдет, как нужно…

Медведев откинулся на спинку кресла, характерным, знакомым движением запрокинул голову. Всмотрелся поверх меня во что-то далекое-далекое, точно мы были в степи, а не в уютной московской квартире.

— Не обманывайтесь. Передышки не будет!

Я мог только удивляться тому, как он не стареет. На его нервном, сильном лице ни морщинки. Даже сидит в кресле он стройно и легко. А когда он стремительно встал, прошелся по комнате своим широким, мягким, тигриным шагом, каким водил когда-то партизан по заросшим лесным дорогам, я поймал себя на желании встать, идти следом за ним.

Он остановился передо мной.

— Я тоже так иногда думал, как вы. Когда очень уставал. — Я больше почувствовал, чем увидел, в сумерках его всегда неожиданную нежную улыбку. — И всякий раз потом раскаивался. Благодушие дорого стоило. Очень!

Он вздохнул, на короткий миг погрузившись в прошлое. В то свое неоглядное прошлое, из которого я знал лишь немногим более двух военных лет. В прошлое, к которому я даже немного ревновал его. Ибо он почти никогда ничего о себе не рассказывал. И я мог только догадываться о большой жизни и нелегком опыте.