Круг двенадцати душ

В большом зале царит полумрак.

Неровные огни свечей подрагивают от гуляющего сквозняка, ветер скользит по каменным плитам, подхватывает алые лепестки и несет с собой холод. Последний проникает в тело, разум и самые отдаленные уголки души. Жуткий, потусторонний, он охватывает все существо и выпивает последнее дыхание.

На полу выбит круг, разделенный на двенадцать секторов. В его центре стоит человек, застывший в напряженном ожидании.

Бой огромных часов, доносящийся из другого конца зала, нарушает тягостную тишину. Но этот бой еще хуже, еще страшнее — он отсчитывает последние секунды чьей-то жизни. Зал наполняется плачем, который настолько тих, что кажется плодом воображения.

Взгляд прикован к секундной стрелке, неумолимо приближающейся к двенадцати. Слышно, как шелестит ускользающее время, унося с собой последние надежды тех, кто стоит в каждом из секторов.

Двенадцать.

Не просто число — движущая сила, неотъемлемая часть времени.

Стрелка останавливается, и на короткое мгновение снова наступает тишина.

Дыхание перехватывает, сердце замирает в ужасе от осознания того, что сейчас произойдет. Вокруг скользят бесшумные тени — неотъемлемые спутники совершаемого ритуала. Они ползут по полу и стенам, касаются тонкими длинными пальцами горящих свечей, выжидают и предвкушают свою плату.

Дрожат обнаженные нервы, в непослушном теле безвольной птицей бьется душа. Не вырваться, не улететь, не скрыться. Чувство беззащитной открытости сводит с ума и доводит до грани безумия.

Резко вспыхивает пламя свечей, огненной вспышкой взмывает вверх и, разрастаясь, опаляет холодную кожу. Тени оживляются, скользят все быстрее, быстрее, быстрее… Вращается круг, сдвигаются плиты, делается тучным раскалившийся воздух.

Возвращается ушедшее, минует настоящее.

Лепестки роз кружат в алом вихре, смешиваются с буйством пламени и осыпаются на пол горьким серым пеплом.

Надрывный крик — первый, второй… двенадцатый.

— Кэтлин, — пересохшими губами шепчет застывший в центре круга мужчина, горящими глазами смотря на открывающуюся воронку.

Яркая, ослепляющая вспышка, всепоглощающая, разрывающая тело боль — и запертая в клетке птица улетает на свободу.

Судорожно вздохнув, я резко села на кровати. Волосы налипли на разгоряченное лицо, сердце билось о ребра, в мыслях все еще витали обрывки очередного кошмара.

Третий раз за месяц… прежде такого не случалось. Сон, преследующий с далекого детства, с каждым годом становился все отчетливее. Появлялись новые детали, образы становились яснее, а страх все усиливался. Неконтролируемый, необъяснимый, он засыпал днем и просыпался с приходом ночи.