«Отдел бытовых преступлений стоит на страже благополучия и спокойствия жителей Йоннри!»
Покосившись на патриотичный плакат, половина букв которого давно растеряла остатки магического заряда и мигала еле заметно, превращая лозунг в абракадабру, я ногой отодвинула стул со своего пути и протиснулась к столу, нагруженная большой кружкой чая и парой бутербродов с сыром. Сбоку от бутербродов сиротливо перекатывалась крошечная помидорка.
— Хони, а что это у тебя так вкусно пахнет? — из-за кипы бумаг за соседним столом показалась дыбом стоящая светлая челка и два голодных, грустных глаза.
— Прошлонедельный сыр и хлеб, вчерашний вроде. — Ковырнув ногтем подсохшую корку сыра, я подозрительно принюхалась. — Да вообще ничем не пахнет…нет, сыра не дам, иди в финансовом отделе пасись, мне еще всю ночь сидеть.
Под аккомпанемент душераздирающих вздохов челка скрылась из виду, а я вгрызлась в бутерброд.
Работы и правда накопилось такое количество, что домой я попадала с среднем два раза в неделю. Вот и сейчас единственное окно затянуло темнотой, разбавленной редкими звездами и мелкой, жухло-желтой луной.
Зал утопал в полумраке. Ряды массивных столов, заваленные где бумагой, где кучами самых разных и неожиданных предметов (на дальнем столе, свернувшись клубком, спал один из детективов, подложив под голову несколько папок) были освещены небольшими лампами с плотными абажурами. Каждый стол был вырезан из полутемной комнаты ярким световым пятном.
Покончив с бутербродом, отправила в рот помидорину, слишком резко прикусила и выстрелила соком прямо в соседние бумажные горы. Рыжеватая жидкость впиталась в листы, я втянула голову в плечи.
— Хони, ты растяпа. — меланхоличная челка укоризненно качнулась туда-сюда, под взглядом голубых глаз, удачно оттененных синеватыми кругами, рыжие потеки истаяли легким паром. — И бутер зажала.
Траурные глаза повлажнели.
— Ладно. — буркнула я, вылезая из-за стола и стараясь не запнуться за коробку с конфискатом. — Пользуешься моей благородностью и чувством стыда, изверг…
— Ты меня на прошлой неделе в некрокамере закрыла. — кротко напомнил Миккел.
— Так случайно же! — почувствовав себя монстром, попыталась припомнить, что еще такого вкусного могло на моей полке заваляться.
— Я там всю ночь просидел. Там было холодно… — голос трагично сорвался.
— Ладно, чай тоже налью. — сдалась я, нашаривая в кармане несколько орешков в шоколаде и просовывая руку между стопками бумаги. С той стороны послышался жизнерадостный хруст и едва слышное довольное урчание.
На самом деле все и правда было случайностью — я два дня следила за парнем, поднимающим зомби без разрешительных документов, и слегка потерялась в происходящем. Отводя очередную некачественную улику (зомби ковылял следом за мной, протягивая к моему горлу одну руку — вторая к тому времени отвалилась, и тихонько завывал от голода и от отвращения к собственной черепашьей скорости), я завела его в охладитель для некроулик, где определила недоделку на ближайшее проживание в одной из ячеек и вышла, закрыв дверь снаружи, твердо уверенная, что в четвертом часу утра камера больше никому не понадобится. Миккел, ковырявшийся в это время буквально в двух шагах с неизвестно по какой причине восставшей охотничьей собакой, которая навела шороху в поместье в центре города, постеснялся окликнуть шатающуюся меня (хотя мне так думается, он просто не сразу понял, кто из нас двоих зомби), а потом и вовсе потерял дар речи, когда дверь захлопнулась, свет погас, а из пары десятков занятых ящиков и ячеек раздалось подмороженное, но вполне явственное царапанье. Дежурный некромант выпустил бедного парня к девяти утра, замерзшего до заикания. К тому времени я сладко спала на полу под своим столом, и поднять меня нельзя было даже активными пинками, но совесть теперь не давала мне жить спокойно, а Миккелу обеспечивала регулярный подкорм.
