Все началось с того, что Эммет вернулся из отпуска. Загорелый, отдохнувший, с бесконечно счастливой улыбкой он, позабыв все на свете и угрызаемый собственной совестью, практически с аэропорта, едва ли не с чемоданами, кинулся на рабочее место. Привычно загудел его компьютер, полетели в урну снежки из бумажных листов с неудавшимися заголовками и липкие стикеры заполонили собой все свободное пространство его стойки.
Первую дополнительную нагрузку у Эдварда отобрали.
Однако беда не приходит одна, особенно если речь идет о фатальном невезении. Как снег на голову, как птичий помет на лобовое стекло — неожиданно и к огромному неудовольствию — отменила планы на уикенд Розалия. Заявила, что рассталась с парнем и хочет весь свой гнев направить в нужное русло, дабы помочь боссу хоть немного отдохнуть.
Так исчезла вторая дополнительная нагрузка, на которую Эдвард так рассчитывал.
Он был настолько огорошен трудоголизмом мистера Мейсена и настойчивостью мисс Хейл, что не слишком удивился, когда в кабинет тихонько постучалась Кейт, его личный секретарь и с улыбкой от уха до уха, словно бы делала рождественский подарок, сообщила, что макеты готовы. Она, умница-разумница, всю ночь просидела, не смыкая глаз, дабы доделать их к сегодняшнему дню — чтобы «вы не посвящали Сочельник чертежам, мистер Каллен».
Таким жалким образом, по стечению отвратительных обстоятельств, в праздничную ночь Эдвард остался в полном одиночестве. Теперь не было ни одного рабочего момента, которым можно было занять свое время, ни одной недоработки, ни одного горящего срока… подчиненные, будто издеваясь, все подчистили. Организовали ему выходной. И это при том, что открытостью, дружелюбностью или, что было бы более логично, склонностью к неординарным мыслям вроде повышения зарплаты, внезапной премии или выходного без предупреждения он не был склонен.
«Рождественское помешательство, — подумал Эдвард, — а еще утверждают, что я сошел с ума…»
Выходя в восемь вечера из офиса, обозленный, расстроенный и растерянный предстоящей бессмысленной ночью, он с ужасом представлял, как меньше чем через сорок минут будет дома. А там высокий потолок, бежевые покрывала, вчерашняя недоеденная лазанья, а взамен коньяка или виски одна-единственная бутылка вина, чуть початая еще Черити.
Эдварду было всего тридцать пять, но выглядел он куда старше. Может быть из-за постоянной мрачности на лице, может из-за своей нелюдимости, а как следствие и хмурого молчания, а может из-за капли надменности на лице, семя которой посадила там еще Эсми.
