В.В.Розанов
В САХАРНЕ
В тускло-серо-голубом платьице, с низким узким лбом, с короткими, по локоть, рукавами, и босая, девушка подходила ко мне навстречу, когда я выходил к кофе, со спичками, портсигаром и пепельницей ("ночное"), и, сблизившись,- нагнулась низко, до руки, и поцеловала руку. Я света не взвидел ("что"? "как"?). Она что-то сказала учтиво на неизвестном мне языке и прошла дальше ("что"? "зачем"?). Выхожу к Евгении Ивановне 1:
- Что это?
Она с мамочкой. Уже за кофе. Залилась смехом:
- Ангелина. Я выбрала ее из села в горничные. Мне показалось - она подходит. В ней есть что-то тихое и деликатное. Крестьянка, но, не правда ли, и немножко фея?
"Немножко"...
Голоса ее ? никогда не слыхал. Она ни с кем не заговаривала. Она только отвечала, когда ее спрашивали,- тем певучим тихим голосом, каким приличествовало. И вообще в ней все "приличествовало". Евгения Ивановна умела выбрать.
- Поцеловала руку? Но это же обычай, еще из старины, когда они были помещичьи. Я оставила, так как обычай ничему не вредит, и для них нисколько не обременителен.
"Не обременителен"? Значит - я "барин"? В первый раз почувствовал. "В голову не приходило". Но, черт возьми: до чего приятно быть "барином". Никогда не испытывал. "Барин". Это хорошо. Ужасно. "Не обременительно". Она же вся добрая, у нее нет другой жизни, чем с крестьянами,- и если говорит, что "не обременительно", то, значит, так и есть. Разве Евгения Ивановна может угнетать, притеснять, быть груба. "Господи!.."
Но я слушаю сердце.
Эта так склонившаяся передо мной Ангелина, так покорная, вся - "готово" и "слушаю",- но без унижения, а с каким-то тупым непониманием, чтобы тут содержалось что-нибудь дурное и "не как следует",- стала вся, "от голых ножонок" до русо-темных волос (ах, на них всех - беленький бумажный платочек),- стала мне необыкновенно миньятюрна, беззащитна, "в моей воле" ("барин"),- и у меня сложилось моментально чувство "сделать ей хорошо", "удобно", "чтобы ее никто не обидел" и чтобы "она жила счастливая". Была "чужая". "Не знал никогда". Поцеловала руку, скромно наклонясь,- и стала "своя". И - "милая". Привлекательная.
Ее недоумевающие глазки в самом деле были привлекательны. Я еще дрожал, когда и в следующие разы она наклонялась
и целовала руку. Но не отнимал. Всякий раз, как поцелует руку,-у меня приливало тепла в грудь.
- Ангелина! Ангелина! - неслось по комнатам. И Евгения Ивановна говорила что-то на непонятном языке ("выучилась по-тутошнему для удобства"). После чего Ангелина куда-то уходила, к чему-то спешила.
