Первое ощущение от всего этого — тошнота.
Нет, не так: меня рвёт.
Выворачивает.
Наизнанку.
Ещё чуть-чуть — и, кажется, прямая кишка вылетит носом. Спазмы следуют один за другим. Все тело сворачивает судорога. Болит живот, болят ребра, раздирается горло… И — паника: не могу остановиться, не могу вздохнуть — боюсь захлебнуться. Собственной блевотиной. А дышать уже нечем…
Что-то мне это напомнило… А, мои студенческие эксперименты насчёт допустимой дозы алкоголя. Говорят, смертельная доза — семь граммов чистого спирта на килограмм живого веса. А в портвейновом выражении?
Вот так правильно: воспоминание о собственной глупости отвлекло от рефлекторного текущего процесса. В желудочно-кишечном. Можно, наконец-то, плюнуть. Остатками желудочного сока. И сплюнуть такую липкую, тягучую… Слюни с соплями. И вздохнуть… Попытаться… Со всхлипом. Даже не верхушками лёгких — одними трахеями.
Как всегда, хочешь дышать — остановись, подумай о вечном. Например — о собственной глупости. И сразу появляется номерное дыхание — второе, третье… Нумерация доходит до произвольного размера, как и «дурость собственная».
Теперь я начал воспринимать окружающее.
Хоть как-то.
Кусками.
Сначала включилось зрение.
Темно. Но не как у негра в… в чём-то там. Не бывал, но не «как» — что-то различаю.
Перед глазами — белое. Мокро. Холодно. Сильно холодно. Стою на четвереньках. Весь в поту. А пот — уже холодный. Тело, пережив стресс с судорожным сокращением мышц, начинает успокаиваться. И остывает.
Диафрагма ещё пытается сократиться. И пресс болит. Или что там у меня вместо пресса…
Ага, а белое — это снег. И в нем мои руки. Мокрые и холодные. Голые. Кисти голые, а дальше какие-то… рукава.
Тут я упал. Получил пинок. В зад.
«Шаг вперёд — часто есть результат пинка в зад».
Меня — шагнуло. Поскольку — пнуло.
Меня — пинают?!
Факеншит! Проблююсь, встану и порву! Как Тузик грелку.
Ага. Потом. Когда встану. А пока… Воткнулся лицом в этот самый снег. Куда и блевал. Хорошо, что только слюной. Без всякого… кусочного и разноцветного. Не так как после «оливье». Или свёклы тёртой. С грецкими орехами…
А снег, оказывается, не только холодный, но и колючий. Царапает лицо. А ещё залепляет глаза и мешает дышать. Очень мешает.
Я снова задёргался, завозился, пытаясь одновременно и подняться, и вытереть лицо, и оглядеться. И тут же получил второй пинок. Теперь — в бок. Меня перевернуло, и прямо над собой, на фоне звёздного неба, я увидел…
Наиболее правильно назвать «это» — зверюгой. Высокое, мохнатое, лохматое… И рявкает. Прямо по Радищеву — «чудище обло, грозно и лайяй».
