Орудие богов

Оплакать в Трое всем пришлось

Елены злую долю.

Но и веками горьких слез

Зло искупить не удалось,

Не стало меньше боли.

И сквозь века был слышен стон,

Усиленный ветрами,

Троянских овдовевших жен

И в рабство обращенных жен

Над павшими мужьями.

Но Троя есть. Хотя и был

Напрасен грех Елены,

Богов и фурий гневный пыл

Пусть пламя греков погасил,

Но Троя все ж нетленна.

Пусть дочери ее врагам

Служили лишь забавой,

И в рабстве спины гнули там,

Но Трою помнили, а там

Гомер покрыл их славой.

И отряды безвестных рифмачей

И на шумных пирах менестрели,

Пересилив гул невнятных речей

Быстроту троянских острых мечей

И смелость героев воспели.

Пусть превратности погубили Трою,

Болью сердца стал ее прах.

Ее дочери возродили Трою,

Из праха певцы возродили Трою,

Чтоб жила та в людских сердцах!

«Записывай мои мысли, а не свои, если эта история хоть чего-то стоит».

Ясмини

Как я получил привилегию написать правдивый отчет о юности принцессы Ясмини, – слишком длинная история…

Ясмини никогда не скрывала презрения к тем, кому случалось опалить крылья в ее пламени. Принцесса уважала только тех мужчин и женщин, которые могли вступить с ней в неравную борьбу и если не одержать победу, то хотя бы приблизиться к ней.

Ясмини не делала уступок представителям сильного пола. Страсти мужчин для нее становились оружием, выкованным для ее нужд. По-настоящему Ясмини влюблялась всего дважды, и второй роман закончился для нее плачевно. Но здесь речь пойдет о первой ее любви, когда она одержала победу…

В дни краткого затмения ее политической славы, во дворце, давшем поочередно приют сотне царей, я почти ежедневно виделся с Ясмини. Мы встречались в залах, где на стенах красовались примитивные изображения древних богов и где – если бы это знали правители! – Ясмини строила планы, как снова раздуть пожар войны.

Там, среди индийских благовоний и дыма кальянов, она поведала мне свою историю, которую я записал, изведя кипу бумаги. Иной раз принцесса замолкала, о чем-то задумавшись, и тогда ее служанки под печальные звуки деревянных флейт заводили заунывную песню. Но как только мне случалось погрузиться в размышления, Ясмини вспыхивала от негодования:

– Из какой грязи ты строишь сейчас замки? Записывай мои мысли, а не свои, если эта история хоть чего-то стоит!

Ясмини рассказывала мне о своей юности, хоть к тому времени не достигла еще и зрелости. В стране, где большинство женщин увядает в ранние годы, она, прожив более тридцати лет, сияла здоровьем и красотой и выглядела куда моложе и энергичнее многих двадцатипятилетних женщин Запада. Ибо она была дитя и Востока, и Запада, наделенная очарованием и умом разных культур. Но она не признавала западной морали, а ее мудрость казалась наградой за ее невероятную добродетель.