Громче, музыка, громче! Четче, трещотки, ритм! Слышишь, как бьется сердце? Как стучат по старым доскам каблуки? Вскинуты руки, расправлены плечи, ног не удержать! Танцевать до рассвета, кружить, не касаясь земли, будто весь мир принадлежит тебе!
— Хватит! — распахнулась дверь трактира «У десяти дев» и на пороге появился высокий мужик в черном капюшоне. — Дотанцевались!
Разгневанная толпа позади предводителя бушевала и рвалась внутрь. Резкий запах дождя резал табачный дым и пивной дух. Музыканты смолкли. Замерли девять прекрасных дев. И лишь самая младшая резво вскрикнула, расхохоталась, зазвенела бубенцами на запястьях, но танца не прервала.
— Прочь пошли, проклятые! — ревела толпа. — Вам что светлая Пасха, что черная Чума, что пост, что праздник — пляшете! Хватит!
От удара содрогнулись стены и люди ворвались в трактир, расталкивая завсегдатаев. Полетели скамьи, затрещали столы, загремела посуда. Дев выгнали на улицу вилами под крики и свист.
— По домам расходитесь подобру-поздорову и не позорьте честных людей!
Повиновались девы, и лишь самая младшая продолжила танцевать, вторя тоненьким голоском мелодии бубенцов.
Зло сплюнул мужик и крикнул ей в спину:
— Ты танцуй! Танцуй хоть до Судного дня!
Расхохоталась юная прелестница и растаяла в первых лучах рассвета, лишь блеснули золотом смоляные волосы…
Истончалась синяя ночь, серели мощеные улочки Подскали, ветер хлопал ставнями чердачных окон и завывал над огородами.
Яков шел домой нетвердой походкой и глубоко дышал весенней свежестью. Послевкусие пива приятно горчило на языке, в глубоком кармане позвякивала пригоршня золотых и хотелось петь.
Дома жена, как обычно встретит его руки в боки, а он ответит на хитрый прищур пригоршней монет: «Гусей продал и принес домой все до последнего грошика!» Уж на это Яна улыбнется и взобьет ему подушку помягче, да поцелует послаще.
До чего же хорош вечер! Как хочется петь!
Яков раскинул руки в стороны, набрал в грудь побольше воздуха и затянул:
Лучше всех Маринка пляшет,
Песни лучше всех она в селе поет.
На любой вечерке нашей
К ней стремится весь народ!
Из-за облака высунулся остроносый месяц. Ветер радостно подхватил знакомый мотив.
Яков шагал, пританцовывая, будто ему принадлежала вся улица, и продолжал горланить:
Вот порхает, как снежинка,
Точно взгляд очей быстра!
Я хочу плясать с Маринкой,
Не расстаться до утра!
В лунном свете по мостовой скользнула тень сцепленных девичьих рук, за углом дома сверкнул подол белого платья.
Яков остановился, прислушался — тишина. Лишь подвывает ветер да позвякивают бубенцы.
