...Стоило расслабиться и закрыть глаза, как это начиналось опять. Олег умел управлять собой — слава Богу, учили, и он был, кажется, не последним учеником, потому что хотел научиться и этому, и многому другому, зная, чего хочет в жизни. Но теперь он был бессилен. Стоило расслабиться и закрыть глаза — и прошлое подступало опять, словно снятый исключительно крупными планами сюрреалистический фильм. На ленте, склеенной в кольцо, чередовались: пустынная американская автострада под раскаленным небом, стекающим на горячую землю жидким стеклом, дрожащий в мареве горизонт, шелест шин, иссушающий ветер — и очень похожий пейзаж, только под афганским небосводом.
На ногах — тяжесть стоптанных армейских башмаков. Дикая жажда, иссушающая глотку, когда язык царапает нёбо и невозможно сглотнуть тугую вязкую слюну. Автомат оттягивает плечо, ремень врезается в опаленную саднящую кожу. Любое прикосновение отдается резкой, словно бритвой по телу, болью.
И снова смена кадра: шоссе, летящее навстречу капоту автомобиля, пустынное и ровное, как стол. И наконец этот проклятый щит с надписью «Добро пожаловать!» — у них везде это «Добро пожаловать», хотя добра здесь не жалуют. Теперь нужно остановиться и оглядеться: все в порядке, кругом ни души; в пыльных, словно искусственных кустах на обочине — банка из-под пепси-колы, такие миллионами выбрасывают из машин в этой стране, где, кажется, все живут на колесах… Ощущение невесомой жести в ладони… Высшее ощущение опасности и риска…
Но сознание не успевает полностью зафиксировать его — хрустят плечевые суставы, кисти вывернутых рук зажимают, будто в тиски. Звяк — и прохлада наручников на запястьях. Мир, вставший на миг на ребро, возвращается в исходное положение. Словно там, в Афгане, бьет автоматная очередь, отсекая последний шаг до спасительного ручья. Неслышная очередь…
Видимая часть горизонта заполняется крепкими ребятами с литыми торсами, похожими друг на друга, как патроны в автоматном рожке. На лице одного, с плотно сидящими, словно кукурузные зерна, зубами, выражение почти детского восторга.
— Я советский дипломат, я обладаю правом неприкосновенности, требую встречи с представителем советского посольства.
— Будет тебе и встреча, и кофе с какавой, — лепит «восторженный» на чистом русском языке.
Они подталкивают Олега к своей машине, профессионально, как мяч в баскетбольную корзину, впечатывают в заднее сиденье. Чертова банка все еще зажата в руке — когда брали, пальцы инстинктивно смяли ее, стиснули мертвой хваткой, их никак не разжать.