Антон сидел на подоконнике и смотрел то на школьный двор, то на оставшихся в классе Никиту, Ольгу и Лёнчика. Попеременно.
— Окно-то закрыто? — спросил Лёнчик. Ни о чем больше говорить не хотелось. Говорено-переговорено.
— Закрыто, закрыто, — сказал Антон, но с подоконника слез и вернулся за парту: было слышно, как идут по коридору классная и капитанша. Незачем их волновать, да ещё и с порога.
Слух не подвёл — в класс вошли Алла Борисовна и капитан Береснева из полиции. Положим, походку капитанши он помнит нетвердо, но с кем ещё могла быть классная, если сама сказала, что с ними будут говорить о Голодковском.
— Что ж, здравствуйте, — сказала капитанша. Хорошо хоть, не добрый день. Был бы добрый, разве она пришла бы?
Антон вместе с остальными пробормотал что-то в ответ. Ну, не что-то, а «здравствуйте, здравствуйте», но вышло вразнобой, и расслышать слова было сложно. Шум толпы за кулисами.
— Александра Григорьевна хочет поговорить с вами о случившемся. Ваши родители дали на это согласие. Я присутствую как ваш представитель. Положено, — сказала классная. Ну, а что она ещё могла сказать?
— Начну с главного, — капитанша достала из сумочки диктофон, поставила на учительский стол. — Сегодня пятница, одиннадцатое мая две тысячи восемнадцатого года, классная комната средней школы номер три города Смирнова-Каменецкого. На беседе присутствую я, Александра Григорьевна Береснева, классная руководительница Алла Борисовна Романова и ученики седьмого класса Леонид Абель, Ольга Бондаренко, Никита Седых и Антон Яковлев. Прошу каждого назвать свою фамилию в знак того, что вы уведомлены о том, что беседа записывается на диктофон.
Назвали, трудно, что ли.
— Что вы можете сказать по поводу случившегося с Виктором Голодковским? — задала первый вопрос капитанша. Привычный вопрос, вот только имена меняются.
— Что уж тут говорить, — Антон не стал тянуть, ждать, что кто-то другой возьмет слово. — Не ожидали. Никак.
— Согласна с Антоном, — подтвердила Ольга, а за ней и остальные.
— Он не делал никаких намёков, не рассказывал о своём намерении?
— Не делал. Не рассказывал, — сказал Антон.
— Не замечали ли вы перемену в его поведении? Быть может, он чего-нибудь — или кого-нибудь — боялся?
— В душу не заглянешь, а внешне он оставался спокойным, уравновешенным, иногда веселым.
— Иногда?
— Ну, всё время веселиться — это как раз и было бы странным, — Антон оглянулся. Остальные только кивнули, хотя кивок на диктофон не запишешь. Но капитанша придираться не стала.
— Как вы объясните (непонятно было, относится ли это «вы» к Антону или просто множественное число, ведь их, опрашиваемых, четверо), что Голодковский послал сообщение именно вам?
