Июньское свежее утро, ни духоты, ни сырости, а Русов потеет. В лучах солнца, проникающих в больничный коридор сквозь высокое окно, его лоб блестит. Андрея это настораживает. Кроме того, Русов бледен, под глазами — круги.
Может, голова болит с похмелья? Но Русов редко выпивает больше стакана пива. Лишним весом не страдает. Простыл, хотя сейчас лето? Или все же нужно обследоваться? Ему за сорок — возраст инфарктов.
Русов подходит близко, ближе, чем нужно для общения. Андрей чувствует его дыхание и прекращает диагностировать: удобная дистанция, какая обычно существует между врачом и пациентом, исчезла. Внезапно он ощущает, как мурашки побежали по коже. Тело реагирует быстрее, чем мозг. От Русова пахнет страхом, его заискивающая улыбка не может этого скрыть. Он чего-то хочет, но боится.
— Андрей Михайлович…
— Да? В чем дело?
— Да нет, ничего особенного. Но если у вас найдется минутка…
Теперь у него блестит все лицо. Пот собирается в капли.
Неожиданно Русов выхватывает носовой платок и тщательно вытирает лоб, будто полирует мебель.
— Жарко, простите… Знать бы, когда уже отключат отопление. Можно подумать, нашим пациентам прописано лечение баней.
Батареи в больнице холодные.
— Я хотел посоветоваться с вами. Как с диагностом, чье мнение я высоко ценю.
Значит, так он теперь заговорил. С чего бы это? Не далее, как на прошлой неделе у них вышло по-идиотски мелочное «профессиональное несогласие», касающееся случая девочки с увеличенной после серьезного падения селезенкой. Русов долго распространялся о «научной ответственности», презрительно постукивая ручкой по столу. Тогда, казалось, диагностические способности Андрея не играют для него никакой роли. Андрей всегда слишком много времени проводил со своими пациентами. На первый взгляд это был ясный случай травмы селезенки из-за ушиба. Вопрос заключался лишь в том, возможно ли консервативное лечение или требуется немедленная операция.
Когда выяснилось, что увеличение селезенки у ребенка и в самом деле никак не связано с несчастным случаем, а возникло вследствие недиагностированной лейкемии, Русов пробурчал что-то о «случайном везении» и «целительских практиках мумбо-юмбо».
Тем не менее Русов достаточно хороший врач: трудолюбивый, ответственный, жадно стремящийся описать как можно больше случаев в надежде повысить свой авторитет в научной среде. И его определенно начали замечать. В один прекрасный день он, вне всякого сомнения, опубликует ту самую, решающую, статью, которая отворит ему райские врата в мир симпозиумов и конференций и наверняка посулит зарубежную поездку. Диагностический дар Андрея его раздражает: он не вписывается в традиционную схему, да и не был получен обычным способом — путем обучения и исследований. Им так и не удалось подружиться.
