Андрей Шарапов
Ведьма
Мелюзга не чувствовала голода, потому что не помнила настоящей сытости все война да неурожаи, а вот у Генки каждый вечер плавала перед глазами та краюха хлебца с осколками сахара, которую мать когда-то совала ему перед сном, приговаривая:
- Нельзя, Генуш, пустым ложиться- бабай будет сниться! Да еще, известное дело, в пятнадцать лет такой жор на человека нападает - спасу нет; поэтому, когда мать перед сном начинала просвеживать воздух и ругать лесозаводовское начальство, Генка мотал на чердак, где с нетерпением и ужасом, зажав в ручонках недоеденные горбушки, ждала его международная делегация со всего Острова.
- Подрастающему поколению,- презрительно кивал Генка и неторопливо устраивался на почетном месте - ящике возле теплой дымовой тяги; татарва Загидка, оставшийся Острову от разбомбленного мурманского детдома, безродный, а потому самый отчаянный, - радостно приплясывал и бубнил:
- Геньса, холос тянуть, давай скази!..
Генка жадно съедал все горбушки и, отвалившись к тяге, недовольно спрашивал:
- Вам про разведчиков, граждане-товарищи, или про страшное?- И хотя Генкины рассказы про разведчика дядю Витю, чуть не взявшего в плен самого Гитлера, были безумно интересны, все, даже крошечный и трусливый Васятка, помучившись немного, шептали:
- Про страшное, Геннадий Никодимыч... Про бабку Лукерью, пожалуйста...
И Генка, почернев от волнения, начинал...
Лукерья с Генкиной матерью были попервоначалу подружками, но из-за Федьки Рожнова рассорились: обеим он глянулся, да Лукерья оказалась побойчее, поигривее, вот и сладилась у нее любовь с ягодкой - Федором, а Генкиной матери осталось лишь, глотая слезы, жалиться Богу на повети да проситься у деда Силантия Корнеича на постриг... С детства Федор был ей сужен, меж родителей их был уговор, и бабы упреждали Лукерью - не сувайся, не порть чужого счастья, да куда там - влюбилась Луша, потеряла и память, и стыд... Перед свадьбой, как водится, пошла Лукерья к старухе Кутейковой, сводной сестре Силантия Корнеича, узнать про свою судьбу, Кутейкова долго кряхтела, отнекивалась от прямых предсказаний и все юлила:
- Ох, чегой-то не видать ничво - совсема я слепа стала!.. Но за Федьку не ходи, слышь? Те-омно тама!..
- Да чего ж темнит-то? - недоверчиво спрашивала Лукерья, вглядываясь в корытце с заговоренной водой. - Вона, ясно ведь!.. Небось за родню захаровскую хлопочешь, мне свадьбу расстраиваешь!
Старуха печально покачала головой.
- Что тебе, девка, ясно, то сведушшему человеку - знаки судьбы черной... Скажу уж, раз пристала, - мужа-то схоронишь, дитю и того не смош, сама век могилы не сышшеш! Верь мне, девка, моя вода не вреть!
