Тарра. Граница бури. Летопись вторая

Ветерок раскачивал верхние тонкие ветви, сквозь которые просвечивали высокие перистые облака. Все еще жаркое солнце давно уже растопило утренний иней и щедро изливало свет на вызолоченную осенью Пантану. Даже самые осторожные из Светорожденных не сомневались, что луна успеет умереть и вступить в пору расцвета, прежде чем северные тучи затянут небо и зарядят изматывающие ледяные дожди. Тем, кто ушел в Последние горы, такая осень дарила надежду.

Эмзар Снежное Крыло второй час кряду стоял у доходящего до самого пола окна и смотрел на серебристые стволы с черными разводами и на укрывшую землю буковую медь. Местоблюститель Лебединого трона чувствовал себя отвратительно. Слишком долго в Убежище не жили, а словно бы дремали — отгородившись от смертных, потеряв богов, позабыв не только о величии, но и о надежде. Эта осень души казалась вечной, но пришел конец и ей. Эльфы либо погибнут, пусть чуть позже остальных, либо встанут рядом со смертными, и будь что будет!

Сам Эмзар не колебался — нужно драться; но, не сомневаясь в том, что он прав в главном, местоблюститель отнюдь не был уверен в каждом из принятых им решений. Особенно заботил затеянный Преступившими поход, в который втравили и Рамиэрля.

Не прошло и недели с той ночи, когда племянник и его светловолосая спутница объявились в Убежище. Объявились, нарушив казавшийся незыблемым обычай — тайна превыше всего, а потому никакой магии! Пришельцам надлежало ждать на границе топей, но эти двое перешли болота с помощью заклятья. С тех пор Эмзар почти не спал. Раньше ему казалось, что он хочет бури, но, взглянув в серые глаза той, кого называли Эстель Оскора, Эмзар понял, что боится и хочет, чтобы судьба направила стопы этой женщины — колдуньи? стихии? — в другую сторону.

Увы! Уже происшедшего не изменить, и Снежное Крыло спокойно приветствовал ту, кто должна была стать погибелью либо спасением Тарры, а ведь не скажи Рамиэрль, кто его спутница, владыка Лебедей увидел бы в ней просто смертную. Да, странную, удивительную в своей откровенности и равнодушии к себе — некогда и он встретил такую, — но не более того. Зная же, кто такая Герика, он невольно выискивал следы дикой, чужой силы, выискивал и не находил. Но откуда тогда это ощущение тяжести? Предчувствие? Тревога, порожденная излишним знанием? Или страх затворника, в чью келью ворвался ветер?