Собраніе сочиненій Каронина
(Н. Е. Петропавловского)
V
Послѣдній приходъ Дёмы
— Ежели мы всѣ, сколько насъ ни на есть, цѣльнымъ опчествомъ, разбредемся, кто-жь станетъ платить, а?
Отвѣта на этотъ вопросъ парашкинцы не нашли.
Парашкинцы сами себѣ задали этотъ вопросъ, но отвѣчать были не въ силахъ, частью потому, что вопросъ былъ изъ такихъ, въ отвѣтъ на который можно только выпучить гляза и молчать.
Не зная, что говорить и, можетъ быть, боясь говорить, парашкинцы такъ и сдѣлали. Они собрались на сходъ и долго недоумѣвали. Это было лѣтомъ. Сходка имѣла мѣсто возлѣ сборной избы. Размѣстились, кто какъ могь. Одни усѣлись на гнилой колодѣ, поставленной около плетня; другіе стояли, заложивъ руки назадъ и сдвинувъ шапки на затылокъ, третьи лежали на животѣ, а нѣкоторые усѣлись на плетень между колышками и болтали ногами. Всѣ почти были въ сборѣ, но никто не хотѣлъ начинать разговоръ о дѣлѣ, которое возбуждало злобу во всѣхъ и каждомъ.
Дѣло вышло изъ-за Дёмы, Дёмы Лукьянова. Дёма рѣдко находился дома. Зарабатывалъ онъ хлѣбъ на сторонѣ; со стороны же и подати платилъ. A на деревнѣ считалъ себя лишнимъ, даже невозможнымъ. Но нынѣ онъ прямо заявилъ міру, что душу свою онъ покидаетъ, подушное платить не можетъ и не будетъ. Сказавъ это, Дёма высморкался, сѣлъ на траву и сталъ ждать, что изъ всего этого выйдетъ.
Парашкинцы, послѣ долгаго молчанія, начали говорить разныя разности, совершенно не идущія къ дѣлу. У жены Ильи Малаго мальчишка попалъ въ кадушку съ гущей. Лукерья родила въ канавѣ, что возлѣ Епифановыхъ владѣній…
Иванъ Ивановъ съ пьяныхъ глазъ опоилъ бурку, который раздулся… Иванъ Заяцъ поймалъ у себя на полосѣ девять сусликовъ, продалъ ихъ шкуры и радуется… О Дёмѣ же ни полслова, какъ будто парашкинцы старались по возможности дальше отвлечь свои мысли отъ дѣла, которое каждаго задѣвало за живое и возбуждало злобу, требуя напряженія всѣхъ ихъ умственныхъ способностей.
Дёма долго ждалъ. Но, наконецъ, не вытерпѣлъ и заговорилъ съ тѣмъ разсѣяннымъ видомъ, который былъ вообще присущъ ему. Онъ какъ будто продолжалъ свой отказъ и говорилъ какъ будто съ собой однимъ.
— Ежели на чугунку не удастся, — ну, тогда въ Питеръ махну… Здѣсь же мнѣ невозможно… Или еще можно на заводъ Шелопаева, а то спички дѣлать… A то еще…
Дема былъ прерванъ. Его словами всѣ возмутились.
— Да что у тебя, шальной ты человѣкъ, мысли-то ходуномъ ходятъ? — заговорили ему въ отвѣтъ многіе голоса. — Tо онъ остается на деревнѣ, то глядь — онъ ужь въ Питеръ ѣдеть, то спички!.. Какъ же послѣ этого валандаться съ тобой, шальной человѣкъ?
