Штундист Павел Руденко - Сергей Михайлович Степняк-Кравчинский

Штундист Павел Руденко

Роман написан в 1892—1893 годах; 2 марта 1892 года Кравчинский делает заметку в записной книжке: «Сел за роман штундистский», а 16 октября 1893 года: «Читал вечером роман и признали оконченным». Первоначально он был задуман как коллективное произведение Кравчинского и англичанки Хесбы Стреттон (псевдоним писательницы Сары Шмит), автора ряда романов и повестей а нравственно-христианском духе. Об истории создания «Штундиста Павла Руденко» жена писателя, Ф.

Читать Штундист Павел Руденко (Степняк-Кравчинский) полностью


Сергей Степняк-Кравчинский

Штундист Павел Руденко

Роман

Глава I

Знойное июньское солнце только что закатилось. Длинные зубчатые тени ореховой рощи

сбежали с полей и, точно растворившись в пространстве, наполнили воздух легким сумраком.

Но небо еще горело ярким отблеском заката, который золотил перистые облака, висевшие в

темной синеве небосклона. Ярко, как звезда, сверкал в вышине крест приходской церкви

деревни Книши, раскинувшейся по холмам одной из правобережных украинских губерний, и

даже серые соломенные крыши казались подернутыми розовым туманом.

Широкая деревенская улица, поросшая травою, начала оживать. Власик, младший сын

богатого Поликарпа, с Юрком, сынишкой кузнеца, устроили игру в городки. Сам старик

Поликарп, переваливаясь и разминая плечи, вышел на задворки избы и принялся строгать новую

обойму. Он работал вяло и медленно, как будто нехотя. Дело было в воскресенье, день, когда

работать грех, и он знал, что ему полагается теперь идти на завалинку и сидеть выпучив глаза в

пространство, – калякать он не любил. Но он был лют на работу, как истый хозяин. Дочка Галя

ушла спозаранку к Карпихе, и ему скучно было сидеть без дела и смотреть, как его старуха

возится у печи, собирая ужин.

У чистеньких белых мазанок, крытых соломою, на глиняных призбочках сидели мужики и

бабы и калякали про свои дела. Из крайней избы в это время вдруг раздались звуки мягкого

стройного пения. Пение было хоровое, но в мотиве было столько торжественности, что это

никак не могла быть обыкновенная крестьянская песня. Не могло это быть также церковным

пением. В хоре можно было ясно отличить звонкие женские голоса, а женщины не поют в

православной службе. Да и не напоминало ни один из церковных напевов это однообразно-

стройное пение, которое мягко разносилось в розовом сумраке теплого июньского вечера. В нем

было что-то своеобразное, крестьянское, напоминавшее не то казацкую думку, не то заунывную

песню слепых украинских бардов-гусляров, распеваемую на паперти в день храмового

праздника. Голоса были подобраны хорошие, молодые, и в пении было столько души и чувства

и столько трогательной искренности и простоты, что даже старик Поликарп не выдержал.

– Хорошо поют, нехристи, – пробормотал он про себя, и хотя не бросил работу, чтобы "не

подать виду", но руки его заходили медленнее, и обух перестал стучать, да и сам он нет-нет, да

и прислушивался. Слова были хорошие, как и песня, и явно божественные.

Скажи мне повесть старую, –

пели невидимые певцы, –

Про светлый мир духов,

Христа и его славу,

Про Божию любовь.

Скажи мне повесть просто,