Как маленьким детям.
Иду я, слабый, грешный,
По жизненным путям.
Скажи мне повесть старую
Про светлый мир духов,
Скажи мне повесть дивную
Про Божию любовь.
Скажи мне повесть тихо,
Чтоб я постиг душой
Всю тайну искупленья
И жизни дар святой.
Вещай мне повесть часто,
В душе мне начертай,
Что грешникам погибшим
Открыл спаситель рай.
– Тише, вы, пострелята, – унимала тетка Олена детвору, которая, не обращая ни на что
внимания, громко перекрикивалась и стучала городками.
Разговоры на завалинках приумолкли. Если б не страх поповского проклятия, то, наверное,
куча народу собралась бы у избы, где нехристи тянули свою стройную песню.
То пели штундисты, собравшиеся на свою воскресную молитву. Их было немного в
Книшах. Всего семей десять. Ересь занесена была в деревню года два тому назад Лукьяном,
пасечником, который привез ее из Херсонской губернии, куда он ездил по делам. До того он
был мужик, как и все, разве что к храму был усерднее и, не в пример прочим, любил читать
Писание и разговаривать о божественном. Поп Василий даже не рад был, что у него завелся
такой беспокойный прихожанин. Крестьяне всей округи уважали его за книжность и хорошую,
честную жизнь, и хотя он был беден, на сходах его голос имел больше веса, чем голос многих
богатеев. А тут вдруг старик точно белены объелся.
Приходят к нему миряне на другой день после его возвращения, чтобы расспросить, где,
как и что; а дело было в самый Петров пост, как раз после заговения. Смотрят, а у него на столе
щи скоромные, забеленные молоком, и он со старухой и племянником сидят и хлебают.
– Что ты, Лукьян, – говорят ему, – с ума, что ли, спятил?
– Не я, – говорит, – с ума сошел, а вы с вашим попом до ума не дошли. Сказано в Писании:
не то оскверняет человека, что входит в уста, а что из уст исходит. Всякая пища дана от Бога на
пользу человекам.
"Не то, что входит в уста, оскверняет человека, но то, что выходит из уст, оскверняет
человека". Они ему слово, он им десять, да все с Писанием. Они к бабе, а та и того борзее: сбил
уже и ее. Так ни с чем и ушли.
И пошел с того времени Лукьян чудить.
Иконы побросал с киота. А икон было у него много, и иные хорошие. Не жалел на них
денег. А тут одни поколол на щепки, другие бабе отдал на крынки с молоком.
– Идолы это, – говорит, – доски. Вы доскам поклоняетесь. А я христианин и поклоняюсь
только Богу.
Дошло до попа. Пришел с крестом, в облачении, увещевать. Стал звать в церковь. Лукьян
раньше того ревностен к храму был: ни одной службы не пропускал. А тут:
– Не пойду я, – говорит, – в твою церковь. Не дом она божий, а дом торговый и капище