1
Поздней осенью 1938 года меня вызвали из Омска, где я работал корреспондентом «Известий», в Москву. В сером кубическом здании редакции на Пушкинской площади меня приняла К.Т. Чемыхина, «ведавшая кадрами», и, смущенно вспыхивая – она всегда краснела, когда говорила неприятное, – объявила, что меня не утвердили собственным корреспондентом газеты по Омской области, хотя я был им уже два года. Было решено, что собкорами должны быть члены партии, а я еще состоял в комсомоле.
– Но мы не хотим терять вас, – заверила меня Чемыхина – Нам нужен сотрудник в иностранный отдел. Вы ведь раньше были, кажется, связаны в какой-то мере с зарубежными делами?
– Не очень и недолго.
– А точнее?
До поездки корреспондентом «Известий» в Сибирь я около года работал ответственным секретарем журнала «Интернационал молодежи», который издавался Исполкомом КИМ, а в последние студенческие годы – в иностранном отделе «Ленинградской правды».
– Какой язык знаете?
– Немецкий немного. И английский совсем слабо.
– Точнее! Точнее!
Английским я занимался в Ленинградском институте истории, философии, литературы несколько лет назад, а немецким – в средней школе. Но как-то на лекции, еще на первом курсе института, бросил реплику на немецком языке; профессор удивленно замолк и спросил по-немецки:
– Вы говорите по-немецки?
Хвастун в студенте силен, и я также по-немецки ответил:
– Конечно!
Несколько дней спустя меня вызвали в Василеостровский райком комсомола и – как я ни клялся, что не знаю ничего, кроме пары ходовых фраз, – вынесли решение направить работать среди немцев, которых тогда было в Ленинграде много: в кризисные годы германские безработные приехали к нам. Меня тут же послали в горком партии, обязав явиться к человеку, отвечающему за политическую работу с немцами. Им оказался тот самый профессор, перед которым я так неумно похвастал. Я попробовал повторить свои клятвы, но он не стал даже слушать и выделил мне дом № 3 по Детской улице, почти на окраине Васильевского острова, где жили немецкие рабочие.
– Будешь помогать им знакомиться с нашей жизнью, – сказал профессор.
Среди немцев было много коммунистов и социал-демократов; они отнеслись к плохоговорящему на их языке студенту с великодушием людей, видящих слабости других, готовых скрыть их и помочь, Но студенту пришлось всерьез заняться немецким языком. Через год он не только говорил, но и писал по-немецки. Свою журналистскую практику я проходил в газете для немецких рабочих «Роте цайтунг». И хотя ее редактор, венгерский политэмигрант-коммунист, находил мой немецкий язык «варварским», он все же дал ему в своей характеристике похвальную оценку.
