— Ах, какая чудесная награда в этом сезоне, — Елена Николаевна бережно пальчиками в кружевных перчатках взяла позолоченные часы, — боже, какая прекрасная работа, а этот цветочный орнамент! Это листья клевера? Яков Иванович, взгляните, это же венок из клевера на крышке?
Грузный Яков Иванович с ненавистью посмотрел на палящее солнце, отер платком сияющую лысину и полез в карман жилета за пенсне.
— Определенно клевер, mademoiselle, — согласно кивнул он Елене Николаевне.
— А вы заметили, что один из листочков — четырехлистник? Говорят, он приносит счастье, — барышня погладила позолоченный лист. — Яков Иванович, позвольте я открою, любопытно взглянуть на циферблат.
— Открывайте, — милостиво разрешил толстяк-распорядитель.
Барышня ловким движением откинула крышку:
— «Да сопутствует удача победителю», — нараспев прочитала она надпись, — ах, отчего сразу не написать: «Господину Карлинскому», — на пухлых губках промелькнула печальная улыбка.
— Я добуду вам эту безделицу, — страстно зашептали на ушко.
Елена Николаевна вздрогнула, а потом окатила стоящего позади ротмистра Тишанского надменным взглядом через плечо, в котором явно читалось: «Хвастун». Ротмистр нервно дернул рыжими усиками и поправил ворот зеленого мундира яхт-клуба.
— Командор Карлинский не сможет меня обойти на этот раз, приз будет ваш, — с вызовом глянул он на неприметного щуплого мужчину, с пробивающейся проседью на висках.
Расстегнув верхнюю пуговицу такого же как у ротмистра клубного мундира и закатав рукава, Карлинский с двумя матросами суетился на палубе небольшой яхты, в последний раз проверяя снасти.
— Сергей, слыхал?! — окликнул его Яков Иванович. — Тут молодежь на твой лавровый венок покушается.
— Давно пора, — добродушно улыбнулся Карлинский.
— Папа, ты же победишь?! Не отдавай им приз, — уже охваченный азартом, нарушая приличия, зашумел с пристани белокурый мальчишка. — Мама, папа же победит и в этот раз? — с мольбой в голосе обратился он к элегантной женщине в кокетливой шляпке.
— Володя, папа будет стараться, — с улыбкой заверила она.
— Ну, пусть постарается, — мальчик начал немного подпрыгивать от нетерпения.
— Юноша, — обратился к нему толстяк-распорядитель, — а зачем вашему папеньке седьмые часы? У него и карманов стольких нет, — и толстяк закатился добродушным смехом.
— Для коллекции, — гордо заявил мальчишка.
Вокруг раздалась подбадривающая волна хохота. Не смеялся только ротмистр Тишанский, с тоской продолжая смотреть на своего белокурого ангела. Но жестокая Елена Николаевна упорно делала вид, что не замечает бедолагу.
