О них нельзя было не думать: ведь они все время тут, возле. Даже если их не видишь, слышишь их шум, лепетанье, шелест, смотря по тому, какой на дворе ветер или какое время года. Даже зимой сквозь двойные рамы мне слышался зябкий, сухой, как бы морозный шорох. Словно они потирают потихоньку ветку о ветку. Тополя со всех сторон окружают мой дом, самый высокий, двухэтажный дом в совхозе, но они выше даже этого огромного дома!
Я их сразу отличила от всего, что стало вокруг меня в этом совхозе, как только мы приехали сюда…
И весну они чуют первыми. Бывало, уже в феврале на последней его неделе, когда утром разбудит тебя солнце, поднимешь голову с подушки, глянешь в окно — и сине-золотое небо теплом хлынет в глаза! Притерпевшись к свету, поймешь, откуда тепло и золото: это тополя! Как мягко, как уже гибко раскачивают они свои ветки, вдруг после зимнего бесцветия налившиеся изжелта-серым и зеленоватым цветом; и остроконечные почки теперь не прижимаются к веткам, не стараются слиться с ними, а смело топорщатся и, кажется, чуть потолстели. И вдруг сразу всей кожей, всем телом, сладко замерзшим от догадки, поймешь: весна близко! Весна, весна! И покажется, что слышишь аромат желтой тополевой смолы, первый живой и отчетливый аромат весны, хотя двойные рамы на окнах, хотя снег еще и не тронут солнцем, нигде не поврежден теплом…
А осенью тополям хочется бежать!
Я видела однажды осенней ветреной ночью, видела, как бесновались они, как раскачивались, пытаясь вырвать свой ствол, свою мощную слоновую ногу из земли, сорваться с места, порвав корни, убежать вслед за ветром, за тучами. У-у, как размахивали они вершинами, теряя последние листья, как ревели, как, в ярости швыряли вслед ветру крупные сучья — целые небольшие деревья; если б такая ветка ударила в мое окно, наверное бы, вылетела рама…
Но тополя никуда не убежали. Утром они стояли тихие, будто пристыженные неудачей. Вокруг валялись их живые ветки, кое-где с листьями…
Осенью всем плохо. Всем хочется бежать куда-то. Но тополя оставались, они охраняли мой дом, отражаясь в высоких его, чистых, темных, как лесные озера, окнах.
Я давно думаю о них. Я думаю, что тополя, окружившие дом со всех сторон, не такие, как другие деревья: ведь они не сами выросли, их посадили люди. И мне кажется, что поэтому они многое знают про людей. Вот я живу здесь совсем недавно, что я могу знать? А они растут давно и очень много помнят. Кто их посадил? Может, крепостные того помещика, чей это был дом? Тополя и дом видели, как здесь жили раньше, какие люди ходили, что говорили. Сейчас здесь живем мы, и они смотрят на нас, вспоминают других людей, но знают все и про нас. Нам уже не попасть в то время, из которого пришли тополя и дом. Надо только хорошенько смотреть и слушать: не расскажут ли что-нибудь старые деревья? Не откроют ли тайну? Но пока они рассказывали мне лишь о силе ветра да о том, как светит сегодня солнце: чем радостнее блеск листьев, тем, значит, больше солнца. И все-таки они заставили меня думать о тайне. О том, что не все так просто вокруг, как видишь.
