Фальшивый старт и бег с трудом -
Подножки , рытвины, ухабы…
Но оказалось всё не в счёт,
Когда огнём накрыли Грады.
Познать все прелести войны,
И не дожить мне до победы.
Такая горькая ирония судьбы
Внучки фронтового деда.
Мы славим подвиг тех, кто защитил,
Не их вина, что мы пошли по кругу.
Наивность в неге мира возрастив,
Возможность дали возродиться им,
Кто был тобой, мой дед, напуган.
И нет возможности тебе воздать все почести,
И в память песню спеть.
Прости за близорукость и наивность,
Не уберегли мы мир, тобой спасённый,
Погибший на войне мой славный дед…
Интересная штука память. Выхватив из жизни момент, она оставляет его с тобой навсегда. И не важно, сколько тебе лет в ту пору было – 2 года, шесть или пятнадцать, но помнишь ты всё до малейших деталей.
Была в моей жизни добрая тётя Лена, квартирная хозяйка дома, который мы снимали. Мама меня маленькую часто оставляла на её попечение, уходя на работу, по делам или на очередное свидание. А иногда она оставляла меня одну и тогда хозяйка открывала двери нашей половины дома своим ключом и забирала меня к себе, приговаривая.
– Ушла мама, говоришь? Ну и пускай идёт! Мы и без неё сейчас пирожков напечём, а завтра отпросимся у неё и поедем с тобой моих родичей проведывать. Завтра же праздник … Да? Ну, вот и договорились.
Добрая, круглолицая одинокая шестидесятилетняя женщина, старушкой назвать её даже сейчас, спустя полвека, не могу, столько в ней было жизни, энергии и позитива, как сейчас бы сказали. Она говорила со мной обо всём, купала в каких-то травках, приговаривая – чтобы красивой была, когда вырастешь, кормила чем-то вкусным и вообще заботилась, как могла. И я вспоминаю эту заботу с теплотой…
На следующий день, получив добро от мамы, мы отправились к «родичам» тёти Лены. Она надела выходную одежду, на голове была тонкая белая косынка, края которой были обвязаны крючком и стали красивыми, кружевными. Тётушка принарядилась для родичей и даже слегка помолодела.
Дальше в памяти всплывают урывками – автобус, пыль за его окном, грустные глаза Лены, которая смотрит на эту пыль, подперев щёку одной рукой, а второй обнимает меня за плечи и прижимает к своему тёплому боку. Кладбище, могилки , мы оставляем на них пирожок и пару конфет на бумажке. Лена плачет только у одной из могил.
– Муж мой, Стёпа. Умер от ран в 46 году… А сыночка и могилы нет, только похоронка осталась.
Я из всего сказанного понимаю только одно – всех этих людей, на чьи могилки мы положили угощение, больше нет, и виной тому война…
Мы возвращаемся с кладбища к остановке автобуса по улице. И вот то, что память сохранила до мельчайших подробностей! У каждого двора стоял стол или простой табурет, на котором была фотография, а то и несколько, стояла бутылка, гранённая рюмка, не хитрая закуска. Мы шли по улице, нас останавливали голоса.