Если двое разговаривают, а третий слушает их разговор, – это уже театр.
Густав Холоубек
Аглая поправила синий фартук и всмотрелась в отражение стеклянной дверцы серванта. Аккуратненькое лицо смотрело на нее, немного улыбаясь. Аглае нравилось вглядываться в свое отражение. Особенно же ее умиляли круглые губы и розовые щеки, которые, если честно, были слишком ярки. Роскошные часы с позолоченным маятником пробили восемь вечера. «Сейчас придут»– подумала Аглая, улыбнувшись. И, действительно, по широким коридорам пронесся голос, сообщавший о начале антракта, нарастал гул, и люди стали спускаться по огромной лестнице к буфету. Все преобразилось и наполнилось живым звуком.
Женщины шуршали платьями и чуть приподнимали полы, боясь споткнуться на гладких ступенях; дети мелькали в отражениях зеркал, шумно сбегая по лестнице; а мужчины неспеша следовали за дамами, разминая затекшие от часового сидения ноги.
Аглая приняла радушное выражение и кокетливо сложила руки на отполированной стойке. Нарядно одетые люди заказывали горячие напитки и закуски, а Аглая мило улыбалась каждому и разговаривала с забавной девчачьей веселостью в голосе. Небольшой буфет – который администрация нарекла рестораном —наполнялся людьми и радостными голосами, в шуме которых терялись звоны миниатюрных чашек. Уютные лампы загадочно освещали зеленоватым светом буфетную стойку и круглые столики. Ароматы всевозможных духов и одеколонов парили в разгоряченном воздухе, смешиваясь с запахом свежей выпечки и чая. Дети, убежавшие от родителей, играли вокруг мраморных колон, обхватывая их своими маленькими ручками.
Женщины бальзаковского возраста с жаром обсуждал премьеру, жеманно складывая руки, обхваченные золотыми браслетами. Особенно же их интересовало платье Екатерины Трубецкой и мужественное лицо Императора Николая, с которым «я бы потанцевала, если вы понимаете, о чем я». Женщины хихикали, пряча улыбки в кулачки. О декабристах же они знали лишь то, что им говорил скучный учитель истории \много лет назад.
От горячего дыхания людей качалась гигантская люстра, сверкая хрусталем. Жарким золотом и ледяным серебром в ней отражались искры света и лица людей. Весь зал кружился в музыке голосов, платья мелькали меж колоннами, и праздник жизни мог бы продолжаться еще долго, но все тот же басистый голос объявил о завершении антракта.
На секунду все замерло, в апогее разнузданности и веселья: стакан с шипящим шампанским застыл в руке полного господина; кокетки, обсуждающие Трубецкого, в последний раз осклабились, обнажив белоснежные зубы; и ребенок с раскрасневшимися лицом застыл, потеряв на мгновение мать из виду. Но уже в следующую секунду всеобщая напряженность спала, уступая место мирному и культурному отдыху. Будто пришедшие в себя люди поспешно допивали чай. Все поднялись со своих мест и быстро скрылись за поворотом огромной лестницы, унося с собой шумный праздник.
