Владимир Сорокин
Соловьиная роща
повесть
- Ну, он парень боевой, - проговорил Сергей Трофимыч, вытирая тряпкой вымазанные соляром руки. - У них вся бригада такая - огонь ребята! За год шесть норм перекрыли! Ты у них в общежитии не был?
- Был, - улыбаясь, кивнул Колосов, застегивая рубашку. - Я везде был... хотите чаю? У меня полный термос.
- Спасибо, Сережа, - тряхнула кудряшками Краснова, выжимая мокрый купальник. - Между прочим, у меня к вашему домашнему чаю есть печенье. Возьмите там в сумке... в салфетке завернуто...
Колосов отвел в сторону разлапистую сосновую ветку, достал потертую сумку. Несмотря на тень, ее старая кожа нагрелась, по надорванной ручке полз муравей. Колосов осторожно открыл замок, потянул за ручку.
- Ба! Мишка приехал! - пронзительно закричал выбежавший звеньевой, глядя в отворяющуюся дверь.
Ребята побросали рваные снасти, изумленно привстали.
- Закройте к лешему, морозу напустите, - заворочался спросонья Егорыч, кутаясь в линялую медвежью доху.
- Да щас прикрою, не бойсь, - пробасил Коробок, загорелыми руками берясь за люк. - Это третья, наверное, свищ дала. Там сменщики схалтурили, старыми электродами варили. Завтра переварить заставлю.
- Заставь, заставь, родимый, - умоляюще посмотрела тетя Настя. - Она ведь не ровен час прокиснет! А весной падали, да кислухи наглотаться, все одно, что яду испить, - смертоубийство, ей богу... - Она вытерла тарелку и погасила свечу.
- Вот и хорошо, - прошептал лейтенант, спуская предохранитель. - В темноте им через Тростниковую Мызжилу не перейти. А коль рискнут - пусть гробами запасутся, правда, Леш?
- Правда... - вздохнул главврач, положив свою тяжелую руку на плечо ошеломленно молчащего Олега. - Правда. Мы сделали все, что могли. Пойми нас. Мы ведь не боги. А у твоего отца живого места на теле не было.
Олег ткнулся лицом в сладко пахнущий халат главврача и заплакал. Хирург нахмурился, обнял его вздрагивающий затылок:
- Ну, ну, что ты. Ты же боец, комсомолец. Перестань сейчас же.
- Перестать-то можно, знамо дело, - усмехнулся в бороду лесник. - Да токмо и она жить перестанет, факт. Ведь животное, оно ведь тоже, как человек: и есть ей, и пить, да и радоваться тоже нужно. А на цепи, да в закуте - одно расстройство, да гнет душевный, вот и вся недолга. Так что пущай гуляет, авось не сбегет.
- Это еще как сказать, - полковник одернул китель, встал из-за стола. Выпустить такого матерого преступника под его честное слово, по-моему, безрассудство. В честное слово рецидивиста верить!
- А почему бы и нет? - пробормотал Соловьев, стряхивая пепел в маленькую костяную пепельницу. - Я, Федор Иваныч, Витьку Кривого еще с пятидесятых годов знаю. По семеновскому делу он проходил. Парень он, конечно, отчаянный, но... что-то в глазах хорошее есть. Должен вернуться. Я верю.
