Сейчас я нахожусь в своей комнате в общежитии кампуса строительного колледжа. Сосед уехал на каникулы к родственникам, поэтому здесь только я, знойное летнее утро, холодный мохито и печатная машинка. И рад бы я шагнуть в будущее, поклацать по мертвым кнопочкам, но сейчас это, что называется, “непозволительная роскошь”. Денег еле хватает прокормить тот холодильник с колесами, что под окном. А себя уж тем, что останется.
Проба пера. Спасибо.
Я наконец готов распотрошить столбы писчей бумаги, чтобы вложить в эти листы историю. Не буду лгать, я долго собирал образ этого рассказа в голове, не решаясь начать: «через месяц», «к концу года», «как только закрою долги по учебе…» – думал я. Время шло. Пролетел год, другой, и вот этот день настал. День моего рождения. Пусть это будет подарком от Томаса Брайта Томасу Брайту.
Первый курс колледжа. Первый глоток свободы, опьяняющий до безумства. То, что было до него, можно сравнить разве что с тюрьмой.
Я вырос в детском доме города Гарсия. Вспоминаю себя тогда, вспоминаю, со скольких лет я начал понимать, кто я и где. И все чаще кажется мне будто и родился я в том же детдоме. Родителей не помню, найти их никогда не хотел, да и нужды особой в этом не было. Можно считать то место домом, но ведь домой обычно хочется возвращаться, ведь так? Военная дисциплина, избиения, вонючие с желтыми пятнами матрасы на скрипящих кроватях; злые на всё и вся воспитатели – все это как-то не очень дружилось с понятием «дом». Как бы то ни было, все это не помешало мне сдать школьные экзамены на отлично и совершить тот долгожданный и успешный рывок «на волю».
И вот я показал свое белое, еще детское личико неизведанному миру, а в нем уже – знакомый холод, безразличие, снова «должен» и «надо». Теперь думаю: где же все–таки было хуже? Это ли та плата за бессмысленное и, казалось, обреченное существование? К черту сентиментальности! Я псих. Я на свободе. На свободе без смирительной рубашки, да!
Я стоял перед трехэтажным зданием общежития, в которое мне предстояло заселиться. Не помню всей последующей бумажной возни, зато провожающего меня коменданта – добренькую, крупную женщину лет сорока – помню прекрасно, как и весь путь по ветхим коридорам до своей новой комнаты.
Дверь с выцветшим номером «14» со скрипом распахнулась, и перед моими глазами предстала не комната, а какие-то декорации к фильму о студенческой жизни: помещение 10 шагов от двери к окну и шагов 5 от стены до стены было погружено в слезоточивый запах перегара. Духота и лень.
