Черт, да она сама во всем виновата.
Нет. Нет, так неправильно. Но боже, только посмотрите на это место: чего она ожидала, живя здесь?
На тротуаре размазано пятно засохшей крови с метр диаметром, ржавый фон для разбитых бутылок и переломанного скелета десятискоростника. Все такое большое. Эта зубчатая структура, такая вещественная и зримая, пугает меня. Я не могу отвести глаз от пятна, ищу хоть какой-то намек на невидимую сложность. Хочу погрузиться в знакомые порядки величин, залезть внутрь: найти мертвые эритроциты, молекулы железистого гемоглобина, одиночные атомы, танцующие в успокаивающих оболочках квантовой неопределенности.
Но не могу. Это просто безликая красно-коричневая клякса, и я вижу лишь то, что она была частью кого-то вроде меня.
Она не отвечает. Я звоню уже минут пять.
Вокруг никого не видно, я – единственный житель этого промежутка времени: все жертвы скрылись в убежищах, а монстры пока не выбрались наружу. Но они придут, исполнители дела Дарвинова, всегда готовые искоренить неприспособленных.
Я снова жму на кнопку:
– Джен, это я, Кит.
Почему она не отвечает? Не может? К ней кто-то вломился? Или…
Или она просто хочет побыть одна? Она же так сказала по телефону?
Так чего я тут стою? Я ей даже поверил. И дело не в том, что я беспокоюсь о ее безопасности. Тут скорее вопрос процедуры: когда твою лучшую подругу изнасиловали, надо помогать. Поддерживать. Таково правило, даже сейчас. А Дженет – моя подруга по любому определению этого термина.
Где-то вдалеке слышится звон разбитого стекла.
– Джен…
Если я уйду прямо сейчас, то вернусь, пока не станет слишком поздно. Солнце зайдет минут через двадцать. Идея все равно была туповата.
Я отворачиваюсь от ворот, и тут позади что-то щелкает. Я оглядываюсь; на домофоне горит зеленая лампочка. Касаюсь сетки, едва-едва, одергиваю руку еще до малейшего контакта. Снова, теперь уже дольше. Разряда нет. Ворота открываются внутрь.
Из громкоговорителя ни звука.
– Джен? – говорю я улице.
Спустя секунду она ответила:
– Заходи, Кит. Я… я рада, что ты пришел…
Пятый этаж, Дженет запирает за мной дверь. Опирается на стену, пока я прохожу внутрь.
Я слышу, как она скованно, медленно шаркает за мной по коридору. В гостиной проходит к холодильнику, в глаза не смотрит.
– Выпить хочешь?
– А есть выбор?
– Небогатый. Молока нет, грузовик опять угнали. Но есть пиво.
Голос у нее сильный, даже звонкий, но ходит она так, словно над ней уже взяло власть трупное окоченение. Каждое движение словно причиняет ей боль.
Комната освещена тускло: лампа с оранжевым абажуром в углу, телевизор с отключенным звуком. Когда она открывает холодильник, голубоватый свет разливается по синякам на лице. Один глаз у Дженет опух.
