Эта осень отличалась от всех предыдущих, которые мне запомнились. Не было ни бурного разноцветья красно-желтых красок, ни проливных дождей, ни низкого и холодного осеннего солнца. Небо затянули серые тучи, погрузив город в бесконечные сумерки, а зелень на деревьях быстро пожелтела и, пожухнув, начала облетать уже к концу сентября.
Я не был здесь с прошлого ноября. И все это время в груди, где-то повыше сердца, меня беспокоило странное тянущее чувство. Словно туда привязали невидимую нить. Может быть, виновата осенняя хандра или нескончаемый моросящий дождь, но ощущение того, что за эту ниточку вытягивают душу, усиливалось.
По этой причине я чаще приходил на городской пляж. Осенью он пустовал, уныло раскинувшись на сотни метров вдоль реки. Только здесь, по какой-то неведомой причине, мне становилось хорошо. Вот и сейчас я сидел на старой скамье, едва возвышавшейся над плотно утоптанным мокрым песком. Скамейка была настолько старой, что десятки слоев краски на ней облупились тут и там, придавая поверхности причудливый рельеф.
Моросящий дождь и хлесткий ветер не убедили меня взять с собой зонт. Так я и сидел, спрятав руки в карманы кожаной куртки, втянув шею и подняв воротник, глядел, вопреки обыкновению, не на реку, покрытую гребнями невысоких волн, а на одинокое дерево у самого края берега. Его крона была настолько большой, что под ее тяжестью старая ива клонилась к воде. Отдельные понурые ветви почти задевали речные волны одинокими пожухлыми листочками, а ствол из последних сил держался прямо, хотя эту битву он давно проиграл. Рядом замерла девушка – именно ее я и приметил сегодня – такая хрупкая, и в то же время исполненная нежности. Каждое ее движение выдавало грациозное, но раненое создание. Мне захотелось помочь ей. Но как это сделать, если во мне самом не осталось сил.
Выходя из дома, незнакомка накинула лишь легкий болоньевый плащик. Но даже порывы ветра, треплющие выпавшие из-под капюшона пряди светлых волос, и мелкая морось, не заставили ее уйти или хотя бы сменить позу. Она застыла мраморным изваянием, и было непонятно, плачет она или улыбается, глядя на спешащую вдаль темную речную воду.
Меня охватило непонятное чувство внутреннего подъема, смешанного со страхом. Я не понимал, что делать: подойти и заговорить или сидеть и любоваться ей, как диковинной птицей, подбитой жестоким охотником. Мне не хватило решимости, а потому, я так и сидел, глядя на незнакомку, пока она не повернулась и медленно не зашагала прочь, сиротливо обхватив себя руками.
Раньше все было иначе. Я приходил на пляж, чтобы набрался сил для следующего дня и постепенно растрачивал их, словно они вытекали, как живительные соки, через многочисленные ранения. Но только не сегодня! Кровь бурлила, заставляя сердце колотиться, словно бы в последний раз. И даже отец, которого я навестил под вечер, удивился перемене. Со дня приезда он корил меня за мрачный вид и резкость в общении. А ведь раньше я таким не был.
