"А не пошло бы все к черту?!", — вдруг вскрикнул N.
Впрочем, как это зачастую бывает при известном настроении, “все” представляло из себя не причастность каждого тела, существующего на этом свете, а, скорее, ряд неприятных событий, гиперболизированный до пущей крайности. Эта пущая крайность, "все", вдруг случается именно в те моменты, когда нечто, что было дорого, вдруг кем-то обесценивается — создается именно такое чувство, как у акционера, смотрящего за тем, как акции, в которые он вложился, вдруг резко летят вниз.
N. был одним из тех молодых людей, чьи головы вечно посещают мысли о вечном, и чьи головы прекрасно осознают бессмысленность поиска ответа на то, на что ответить, в общем-то, невозможно; однако избиение тем продолжается, и с каждым разом, пытаясь уложить надоевший уже вопрос в нокаут, промахиваются, отправляя себя в психологическое расстройство, — поэтому-то, вероятно, N. был и зол и добр одновременно. Провести какую-то черту, благодаря которой было бы возможно определить направление его интеллектуальной деятельности, трудно, ведь в действительности, он думал о вещах, противоположных по своей природе, причем иногда случался забавный, противоречащий в корне симбиоз несовместимых мыслей. Впрочем, считаю, что психологический портрет довольно исчерпывающий, а теперь, с позволения читателя (во всяком случае и без него), возьму на себя смелость откатить повествование несколько назад.
За окном стояла приятная погода — именно та погода, которая своей привлекательностью обязана ненужностью покидать жилье. Взмокший изнутри, снаружи и наизнанку, N. бодрым, но болезненным шагом шел по Безымянной улице, вдоль Безымянной, пахнущей сыростью, гнилью и застоявшейся водой, речки, прорезающей город именно по такой траектории, по которой пуля прошибает мозговые извилины.
Сложно сказать, куда N. спешил, и сложно сказать, почему, — ведь сам он, вероятно, того не знал, и сам, вероятно, даже не глядел на часы — они попросту отсутствовали.
Безымянная улица славилась не только протекающей вдоль речкой, своей, скажем, влажной стороной, но и своей сухостью. То есть, конечно же, ее отсутствием. По походке каждого прохожего читалось если не уже пьяное состояние, то, как минимум, огромное желание выпить, способное быть удовлетворенным в одном из стоящих через каждые несколько метров алкогольных маркетов. N. был ни выпившим, ни соблазненным. Его как бы подталкивало что-то иное.
Монохромные декорации, плывущие с двух сторон, не сменялись уже c час, и дождик, приятно стучащий по крышам, холодно щекотал нервы N. Мимо пролетело много знакомых, которых он либо не замечал, либо не хотел замечать. В конце концов, из всеобщего гула ярко выбилось что-то ему неприятное, неприятное особливо, и он остановил свою тушу так, как водитель автобуса, забывший про остановку.
