Был Ясный и жаркий летний день. Разморенные зноем прохожие посасывали из банок и бутылок теплое пиво и нагревшуюся кока-колу. Москва расползалась по пляжам и душам, мечтая о прохладном дожде, точно так же, как всю промозглую осень, студеную зиму и слякотную весну мечтала об этой самой жаре и духоте.
На одной из не самых окраинных, но и не самых центральных улиц полуголые строители какой-то югославской национальности, вопреки жаре, усердно вкалывали, отделывая фасад небольшого ресторанчика, копошились на первом этаже.
Под первым этажом располагался полуподвал, окна которого выходили в прямоугольные кирпичные ямы, перекрытые сверху стальными решетками.
Люди проходили мимо окон полуподвала, из которого доносилась веселая песенка в исполнении Вити Рыбина:
Это коммунальная, коммунальная квартира! Это коммунальная, коммунальная страна!..
Пел он, естественно, не вживую, а со стереосистемы, врубленной на полную мощность. Врубили ее так громко вовсе не потому, что хозяева подвала были глуховаты, и не потому, что так уж почитали творчество Рыбина. Просто им не хотелось, чтобы на улице услышали кое-какие лишние звуки, раздававшиеся в подвале. Конечно, для такой цели, наверно, лучше всего подошел бы «хэви-металл», но такой кассеты под рукой не оказалось, и поэтому поставили Рыбина. Впрочем, динамики на системе были мощные, и «лишние звуки» наверх не прорывались. А потому ни прохожие, ни гастарбайтеры, вкалывававшие на первом этаже, понятия не имели о том, что происходит, можно сказать, у них под ногами.
А происходило там следующее. Трое довольно солидных мужиков, сдавленно матерясь и азартно хэкая, пинали ногами четвертого, руки которого были скованы наручниками, а ноги крепко спутаны кожаным ремнем. Ни закрыть руками лицо от ударов, ни прикрыть живот коленями этот четвертый не мог. Он мог только время от времени переворачиваться со спины на живот, чтоб истязатели не долбили все время по одним и тем же местам. Ну и еще хрипеть да охать. Но те трое, что пинали, все время норовили пнуть в живот или в морду, а потому, когда обрабатываемый подставлял спину или плечи, перекатывали его обратно.
В стороне от места экзекуции, в самом темном углу подвала, сидел в кресле еще один мужик и покуривал сигару. Параллельно с этим он регулярно прикладывался к горлышку пивной бутылочки с ободранной фольгой. Сперва пускал дым из ноздрей, а потом делал небольшие глоточки. Должно быть, пиво и сигара были необходимым дополнением к тому кайфу, который лично ему создавало созерцание мордобоя.