Анахрон. Книга вторая

Сигизмунд не знал, сколько времени просидел в оцепенении. Наконец глянул на часы. Часы стояли. Сорвал с руки, швырнул об стену.

Будто очнувшись, обвел глазами комнату. Все кругом показалось вдруг чужим, обветшалым и ненужным. Стеллаж, набитый рухлядью и макулатурой. А вон там, наверху, — альбомы, которые нравились Лантхильде: Пикассо, Модильяни…

Неожиданно у него заломило зубы. Оказалось — сжимает челюсти. С трудом разжал.

Надо что-то делать… Сигизмунд понял, что находиться здесь, в этой пустой квартире, он больше не может. Физически. Иначе начнет все крушить… Кобеля убьет…

Пес где-то прятался. Пережидал грозу.

Сигизмунд громко, горлом, всхлипнул — без слез. Машинально оделся. Вышел во двор.

Город лежал призрачный и тихий. В предутренние часы все спали. Угомонились даже самые неутомимые гуляки.

Тихо падал снег — то быстрее, то медленнее сыпались из сытого розоватого облака хлопья. «Ведьмин круг» уже занесло. Сигизмунд слепо направился к арке.

Краем глаза зацепил какой-то посторонний предмет. Пустота арочного проема, зиявшего в сторону канала, была нарушена.

Сигизмунд остановился. Тупо вгляделся. Да, там что-то…

Кто-то!

Он метнулся к проему… и остановился. Дурак! С чего ты взял, что это она?

На снегу, неестественно выпрямив спину, со свешенной на грудь головой, сидел пьяный мужик. Он сидел, раскинув ноги в кирзачах с обрезанными голенищами и безмолвствовал. Но он был живой. Пальцы рук, сплетенные на затылке, слабо шевелились. Сигизмунд стоял над ним и бессмысленно смотрел то на сапоги, то на эти бледные медленно двигающиеся пальцы. Один ноготь был черный.

Потом сквозь пелену пробилась мысль: замерзнет. Первая за долгие часы.

— Эй, — сказал Сигизмунд хрипло, — замерзнешь…

Пьяный не отреагировал. Продолжал сидеть неподвижно. Даже головы не поднял.

Сигизмунд толкнул его в бок ногой.

— Замерзнешь, — повторил он. — Иди в подъезд.

Мужик покорно завалился набок. Пробуждаясь от небытия, Сигизмунд глядел на него. Медленно соображал. В какой подъезд, интересно, пойдет этот пьяный мудила? Всюду кодовые замки. На трезвую голову нетрудно приметить вытертые кнопочки, а этот… Да он и идти-то не сможет.

Замерзнет.

Неожиданно Сигизмунду пронзительно жаль стало этого пьяного дурака. Чей-то сын. Маленький был, пузыри пускал. Теперь, небось, чей-то отец. Да и откуда Сигизмунду знать, почему он так нажрался… Может, у него причина была.

— Идем, слышишь? — повторил Сигизмунд.

Пьяный лежал мешком. Глаза у него были открыты. Он не моргал даже когда снежинки падали ему прямо на ресницы.