Люблю гончих, но терпеть не могу накликать в лесу, порскать, лазать по кустам и самому быть, как собака. У меня было так: пущу, а сам чай кипятить, не спешу даже когда и подымет: пью чай, слушаю, и как пойму гон, перехватываю, становлюсь на место – раз! и готово.
Я так люблю.
Была у меня такая собака Анчар. Теперь в Алексеевой сече, откуда лощина ведет на вырубку, – в этой лощине над его могилой лесная шишига стоит.
Не я выходил Анчара. Привел раз мне один мужичок гончую, был это рослый, статный кобель и на глазах очки.
Спрашиваю:
– Краденый?
– Краденый, – говорит, – только давно было, зять щенком из питомника украл, теперь за это ничего не будет. Чистая порода…
– Породу, – говорю, – сам понимаю, а как гоняет?
– Здорово.
Пошли пробовать.
И только вышли из деревни к завору, пустили, поминай, как звали, только по седой узерке след остался зеленый…
В лесу этот мужичок говорит мне.
– Я что-то озяб, давай грудок разведем.
«Так не бывает, – думаю, – не смеется ли он надо мной?» Нет, не смеется, собирает дрова, поджигает, садится.
– А как же, – спрашиваю, – собака?
– Ты, – говорит, – молод – я стар, ты не видал такого, я тебя научу: о собаке не беспокойся, она свое дело знает, ей дано искать, а мы будем чай пить.
И ухмыляется.
Выпили мы по чашке.
– Бам!
Я так и рванулся.
Мужичок засмеялся и спокойно наливает себе вторую чашку.
– Послушаем, – говорит, – что он поднял.
Слушаем.
Густо лает, редко и хлестко гонит.
Мужичок понял:
– Лисицу мчит.
Мы по чашке выпили, а тот уж версты четыре пролетел. И вдруг скололся. Мужичок в ту сторону рукой показал, спрашивает:
– Там у вас коров пасут?
И верно, в этой стороне пасут карачуновские.
– Это она его в коровий след завела, теперь он добирать будет. Выпьем еще по одной.
Но недолго пришлось отдохнуть лисице, опять схватил свежий след и закружил на малых кругах, – видно, была местная. И как на малых кругах пошел, мужичок чай пить бросил, грудок залил, раскидал ногами и говорит:
– Ну, теперь надо поспешать.
Бросились перехватывать на полянку перед лисьими норами. Только расставились, и она тут на поляне, и кобель у нее на хвосте. Трубой она ему показала в болото, он же не поверил – тяп! за шею, она – вию! и готово: лисица, – и он рядом ложится лапу зализывать.
Его звали глупо: «Гончар», я же на радости крикнул:
– Анчар!
И так пошло после: Анчар и Анчар.
Сердце охотничье, вы знаете, как раскрывается? Знаете, утро, когда мороз на траве и перед восходом солнца туман, потом солнце восходит и мало-помалу туман отдаляется, и то, что было туман, стало синим между зелеными елями и золотыми березками, да так вот и пошло все дальше и дальше синеть, золотиться, сверкать. Так суровый октябрьский день открывается, и точно так открывается сердце охотничье: хлебнул мороза и солнца, чхнул себе на здоровье, и каждый встречный человек стал тебе другом.
