Солнце отражалось от золотисто-черного капота автомобиля, слепило сторожа. Казалось, что часть солнечных лучей впитывалась в черную краску, отсюда и золотистый оттенок. Капот был высокий, не надо наклоняться, вписывая в разлинованную, общую тетрадь, положенную на него, данные из техпаспорта джипа. Сторож закончил писать, вернул техпаспорт хозяину автомобиля — мужчине лет тридцати, среднего роста и толстоватого, причем складывалось впечатление, что большая часть жира скопилась в щеках. Ровесник, а уже успел нахапать.
— Деньги утром, — сказал сторож, забирая с капота тетрадь.
— Лады, — согласился хозяин машины, засовывая техпаспорт в темно-коричневую барсетку. Большой золотой перстень на указательном пальце цеплялся за змейку, мешал спрятать документ. Мужчина попросил, произнося глухо, по-украински, букву «г»: — Присматривай за ней. На прошлой неделе пытались угнать, сигнализацию испортили. Все времени нет заехать в мастерскую, отремонтировать.
Сторож посмотрел на джип, на никелированные трубы переднего бампера, на которых солнечный свет перетекал яркими радугами, на дополнительные фары, напоминающие ноздри, — морда хищного зверя.
— Красивая машина.
— Ну! — согласился хозяин, улыбнувшись до ушей, отчего щеки стали казаться еще толще.
— И главное — очень большая.
Хозяин не понял издевки, произнес хвастливо:
— Визьмешь в руку — маешь вещь!
Он похлопал машину по капоту любовно, как, наверное, шлепает по заднице жену или секретаршу, а может, и ту, и другую, и вразвалку ушел, может, к одной из них.
Около полуночи сторож закрыл ворота и прошелся по стоянке между двумя рядами автомобилей. Ближние к сторожке поставлены на дневном дежурстве, поэтому они были как бы чужими. Затем шли «знакомые». Сторож остановился перед джипом. В свете уличных фонарей машина казалась дремлющей. Крикни громко — джип вздрогнет, просыпаясь, и заговорит с украинским акцентом. После него в этом ряду стояли новенький «ниссан», пропахший сладковатыми духами своей хозяйки, и старая «бмв» с мятыми, как и рубашка ее хозяина, крыльями. Последние три места в обоих рядах пустовали. Суббота — дачный день, скорее всего, больше никто не приедет.
Вернувшись в сторожку, он сел за стол, оставив входную дверь приоткрытой, чтобы выжить из помещения духоту. Стекло перед столом было поднято, но даже намека на сквозняк не образовалось. Белые комки пуха, слетевшие с росших вдоль ограждения тополей, неподвижно висели в воздухе, подсвеченные настольной лампой. Она стояла на левом углу стола, правее нее — белый будильник с непропорционально большими цифрами, пачка бумаги для заметок, полулитровая фаянсовая чашка, наполненная на две трети почти черным чаем, давно остывшим, и маленький транзисторный приемник. Слева от стола находилась тумбочка, на которой стояли переносной телевизор и электрочайник, справа — топчан с матрацем и подушкой без постельного белья, накрытых желто-красным шерстяным одеялом. В розетку, расположенную над изголовьем топчана, был включен фумигатор, но в сторожке пищал комар. Сторож углядел его, но поленился встать и прихлопнуть. Наступила самая нудная и одновременно самая тревожная часть дежурства. Сторож подпер кулаком голову и закрыл глаза. Иногда открывал их, сонно смотрел на два ряда автомобилей. Так, в полудреме, он собирался дотянуть до рассвета.
