Андрей Курбский

Личность человека отражается в принадлежащих ему вещах. Собственно, благодаря этому и существуют мемориальные музеи, музеи-квартиры: людям интересно знать, как жил, что носил, на чем ел или спал их герой. Иной раз предметы могут сказать об историческом персонаже куда больше, чем десятки ученых монографий. Вспомним хранящуюся в петербургской Кунсткамере коллекцию зубов, вырванных у безропотных придворных изнемогающим от медицинского любопытства «высочайшим стоматологом» Петром Великим. Или – знаменитую «тетрадь Емельяна Пугачева» из Российского государственного архива древних актов. Самозванец не умел писать, но, поскольку выдавал себя за царя Петра III, не смел в этом признаться – император не может быть неграмотным! И поэтому он демонстративно, краснея от натуги, выводил крючочки, крестики, линии наподобие детских прописей. По войску прокатывался почтительный слух – шуметь нельзя, государь пишет! Только разобрать нельзя что – поскольку, говорят, обожаемый монарх составляет свои записи исключительно на латыни...

Но, чем дальше вглубь веков, тем меньше шансов у нас обнаружить вещь, точно принадлежавшую интересующему нас человеку. Именно так печально обстоит дело с предметами, хранящими память о князе Андрее Михайловиче Курбском. В его русских имениях не осталось ни одного мемориального места, да и сам перечень этих имений воссоздается не без затруднений. Могила Курбского на Волыни утрачена. Нет подлинников его знаменитых посланий царю Ивану Грозному. Все они дошли только в поздних списках XVII – XVIII веков. Не существует ни одного прижизненного портрета нашего героя. Не сохранилось никаких предметов, принадлежавших князю. Автор этих строк слышал красивую легенду, будто бы в Эрмитаже хранится некий «кинжал Курбского», привезенный в Россию его сыном в годы Смуты. Однако при обращении в знаменитый музей был получен ответ, что такого экспоната не обнаружено.

Лишь пожелтевшие листки многочисленных судебных дел, оставшиеся от бурных земельных, наследственных и уголовных тяжб волынских аристократов второй половины XVI века, хранят память о делах, по которым Курбский в литовской эмиграции проходил в качестве истца, свидетеля или ответчика. Да на большой звоннице Спасо-Преображенского монастыря в Ярославле висит колокол, отлитый псковскими мастерами в 1554 году. По легенде, его заказчиком был князь Андрей.

И это все, что осталось от нашего героя?

Нет. Через века звучит голос Курбского и, несмотря на разделяющие нас столетия, отнюдь не становится слабее. Сборники с сочинениями князя проникли на Русь из Речи Посполитой в XVII веке. Вплоть до первой четверти XIX века эти произведения ходили в рукописных списках, которые можно было встретить в библиотеках многих мыслящих людей России того времени: императрицы Екатерины II, князей В. В. и Д. М. Голицыных, Г. А. Потемкина, поэта М. М. Хераскова, историков А. И. Лызлова, Ф. П. Поликарпова, В. Н. Татищева, М. М. Щербатова, Н. А. Карамзина и др.