Сергей Довлатов
Ремесло
Памяти Карла
* Часть первая. Невидимая книга. *
ПРЕДИСЛОВИЕ
С тревожным чувством берусь я за перо. Кого интересуют признания литературного неудачника?
Что поучительного в его исповеди?
Да и жизнь моя лишена внешнего трагизма. Я абсолютно здоров. У меня есть любящая родня. Мне всегда готовы предоставить работу, которая обеспечит нормальное биологическое существование.
Мало того, я обладаю преимуществами. Мне без труда удается располагать к себе людей. Я совершил десятки поступков, уголовно наказуемых и оставшихся безнаказанными.
Я дважды был женат, и оба раза счастливо.
Наконец, у меня есть собака. А это уже излишество.
Тогда почему же я ощущаю себя на грани физической катастрофы? Откуда у меня чувство безнадежной жизненной непригодности? В чем причина моей тоски?
Я хочу в этом разобраться. Постоянно думаю об этом. Мечтаю и надеюсь вызвать призрак счастья...
Мне жаль, что прозвучало это слово.
Ведь представления, которые оно рождает, безграничны до нуля.
Я знал человека, всерьез утверждавшего, что он будет абсолютно счастлив, если жилконтора заменит ему фановую трубу...
Суетное чувство тревожит меня. Ага, подумают, Возомнил себя непризнанным гением!
Да нет же! В этом-то и дело, что нет! Я выслушал сотни, тысячи откликов на мои рассказы. И никогда, ни в единой, самой убогой, самой фантастической петербургской компании меня не объявляли гением.
Даже когда объявляли таковыми Горецкого и Харитоненко.
(Поясню. Горецкий - автор романа, представляющего собой девять листов засвеченной фотобумаги.
Главное же действующее лицо наиболее зрелого романа Харитоненко презерватив. )
Тринадцать лет назад я взялся за перо. Написал роман, семь повестей и четыреста коротких вещей.
(На ощупь - побольше, чем Гоголь! ) Я убежден, что мы с Гоголем обладаем равными авторскими правами.
(Обязанности разные. ) Как минимум, одним неотъемлемым правом. Правом обнародовать написанное.
То есть правом бессмертия или неудачи.
За что же моя рядовая, честная, единственная склонность подавляется бесчисленными органами, лицами, институтами великого государства??
Я должен это понять.
Не буду утруждать себя композицией. Сумбурно, длинно и невнятно попытаюсь изложить свою "творческую" биографию. Это будут приключения моих рукописей. Портреты знакомых. Документы...
Как же назвать мне все это - "Досье"? "Записки одного литератора"? "Сочинение на вольную тему"?
Разве это важно? Книга-то невидимая...
За окном - ленинградские крыши, антенны, бледное небо.
Катя готовит уроки, фокстерьер Глафира, похожая на березовую чурочку, сидит у ее ног и думает обо мне.